Знамя над рейхстагом - [3]

Отныне я становился членом новой семьи. Я наследовал и ее фамильную славу и, что менее приятно, ее фамильные грехи. Такова уж судьба каждого, кто вступает в командование войсковой единицей. Пока не станут зримыми плоды его работы, он принимает похвалы, заслуженные его предшественниками, или краснеет за их промахи. Не будешь же каждый раз, когда разговор заходит о прошлом, давать справку: «Тогда командиром был не я». Да и что из того, что не ты? Если поминают при тебе былые неудачи, значит, в этом есть и твоя вина, значит, мало ты сделал, чтобы об этих неудачах забыли, чтобы память о них затмили достойные дела.

Конечно, называть дивизию семьей — это чересчур большая условность. Другое дело — ротная семья или даже полковая. Не случайно эти обороты стали устойчивыми в книжной речи. А вот про дивизию так не говорят. Слишком сложен для этого ее организм, объединяющий и многотысячное войско, и штабы, и тылы, и политотдел, и многие службы, и даже имеющий свою многотиражную газету.

Но сейчас у меня нет другой семьи. Жена с детьми далеко, и увижу я их, наверное, только после того, как кончится война. А с этими людьми мне вместе бывать в боях, вершить большие и малые дела, делить тяготы и крепко, по-мужски, дружить. Завтра или от силы послезавтра прибудут поездом адъютант Толя Курбатов и ординарец Костя Горошков — хозяйственный и расторопный вологодский паренек, которого никто иначе как Горошком не называет. Когда они появятся здесь, я почувствую себя совсем как дома…

С этими мыслями я и уснул.

Проснулся по привычке на заре. Отстоявшуюся за ночь тишину нарушал только птичий гомон да доносившийся с запада едва слышный перестук пулеметных очередей, приглушенный гул канонады. Утро выдалось ясное, безветренное. Густой лесной воздух прямо-таки пьянил. Солнце вызолотило высоко взметнувшиеся вверх кроны красноватых сосен. Березки с их тонкими ветвями и молодой, нежно-зеленой листвой казались совсем прозрачными. Кое-где желтели одуванчики. И никаких следов войны — она обошла стороной эти места.

Я воспроизвел в памяти хорошо запомнившуюся карту местности. Километрах в двадцати к юго-западу отсюда находился небольшой районный городок Пустошка. А в семидесяти километрах к юго-востоку — Невель. К западу ближайшее от нас селение называлось Козьим Бродом. Протекавшая здесь река Великая в этом месте была неширока и, по-видимому, неглубока. Севернее и южнее она разливалась в довольно обширные озера, соединенные между собой протоками.

К землянке подошел Воронин — свежий, чисто выбритый, улыбающийся. От него так и веяло здоровьем. Я сраву же отметил его приятную внешность и располагающую к себе манеру держаться.

— После завтрака поеду по частям, знакомиться, — сообщил я о своем намерении.

— Вот и хорошо, — отозвался Николай Ефимович, — могу поехать в качестве провожатого. С какого полка начнем?

— Да с любого.

— Давайте с шестьсот семьдесят четвертого. Его штаб в Чурилове. Это недалеко. Деревушка дворов на тридцать.

После завтрака мы сели на коней и двинулись в путь. 674-й полк, как и вся дивизия, с утра был на работах. Готовился второй оборонительный рубеж армии по восточному берегу Великой.

Кони глухо плюхали копытами по влажной земле лесных тропинок. Воронин уверенно ехал впереди — чувствовалось, что он хорошо здесь ориентируется. Вскоре мы выехали на опушку, вплотную подступившую к реке. Здесь несколько групп бойцов рыли землю. Лопаты дружно и споро выплескивали комья на черный, змеящийся вдоль реки вал. Мы спешились и направились к наполовину готовым траншеям. Люди побросали работу и выжидательно смотрели на нас. Я вышел вперед:

— Здравствуйте, товарищи!

— Здрравь желам, таащ полковник! — прогремело в ответ.

— Подойдите сюда поближе.

Через минуту вокруг нас образовалось плотное кольцо людей.

— Я ваш новый командир дивизии, полковник Шатилов. Вместе воевать теперь будем. Впереди у нас длинный боевой путь на запад, до самого Берлина.

«Дойдем до Берлина» — эти слова в сорок четвертом году все чаще звучали на разных фронтах великой битвы. И действительно, после Сталинграда и Курска ни у кого не было сомнения в победном исходе войны, в том, что мы не остановимся на границах и будем добивать врага на его собственной земле. Эта земля и воплощалась для вас в холодном, носящем зловещий оттенок слове — Берлин. О том же, где в действительности придется нам заканчивать ратную дорогу, не брались загадывать и самые смелые фантазеры.

— Нам, товарищи, — продолжал я, — предстоит завершить очищение от врага Калининской области, потом освобождать Латвию. Скоро нам на передовую уходить. Поэтому надо быстрее закруглять работу. С отдыхом как?

— Нормально! Работаем и отдыхаем, — послышалось в ответ.

— А кормят вдоволь?

— Наедаемся. Даже остается. А что остается — тоже съедаем!

Бойцы дружно рассмеялись незамысловатой шутке.

— Настроение, выходит, хорошее?

— Ничего! Только внимания к нам маловато. Ровно мы тыловая часть какая.

В это время, раздвинув людей плечами, на середину круга пробрался среднего роста кареглазый офицер и, кинув руку к козырьку, представился:

— Товарищ командир дивизии, командир шестьсот семьдесят четвертого стрелкового полка подполковник Пинчук!