Знамя любви - [109]

– Есть новости с фронта? – поинтересовался Генрик.

– Поговаривают, будто австрийцы вошли в Берлин. Не исключено, однако, что это лишь слухи, распространяемые солдатами.

– Ну, положим, солдаты всегда все лучше всех знают. Жак издал вздох облегчения.

– В таком случае нас отправят домой. Весь этот вздор закончится, и мы сумеем вернуться домой, в собственные постели, – Мягкая улыбка осветила его веселое лицо. – Какой смысл иметь жену, если она находится на расстоянии сотен миль и вместо тебя целует подушку? Так, во всяком случае, мне хочется думать. – Он заразительно засмеялся, но де Вальфон даже не улыбнулся в ответ.

– Да, неплохо бы знать, когда же мы снова свидимся с нашими женами? Порой мне начинает казаться, что Аманда – не более чем сон. – Его друзья обменялись многозначительными взглядами, но поспешили отвести их в сторону. Воцарилось неловкое молчание. Аманда де Станвиль, ныне де Вальфон, для которой порок и обман стали второй натурой, была в парижском обществе притчей во языцех. Генрик испытывал сильную глубокую неприязнь к этой женщине, чьи лживость чувств и похотливость тела он слишком хорошо познал. Год назад, незадолго до отъезда Генрика в Петербург, она бросила его ради Луи, и Генрик благодарил за это Бога.

– Такие дела, – нараспев произнес Жак, желая прервать молчание. – Сентябрь на дворе, а мы по-прежнему обращены спиной к Франции. – Он сорвал травинку и принялся ее жевать. – Хорошо еще, что пока мы не встали на зимние квартиры, будь они прокляты.

– Встали на зимние квартиры или не встали, а домой все равно не попадем, – рассудил Генрик. – И людям Ришелье нас не догнать. Как мы здесь, в Саксонии, гоняемся за призраком Фридриха, так будет и в Брунсви-ке. Правда, Луи? – Де Вальфон очнулся от грез и вернулся к действительности.

– Да... Здесь перед нами открывались неповторимые возможности разбить Фридриха. После соединения с Гильдбургхаузеном численность войск коалиции...

– Фридрих хитрый дьявол. Его тактика в том, чтобы не давать союзникам объединяться и разбить каждого по одному. – При этой мысли Жак превесело улыбнулся. Его, казалось, не может испугать ничто, кроме дождя: он ненавидел мокрую одежду.

– С чего это он нас разобьет? – возразил Генрик. – Не Господь Бог же он всесильный!

– Для своих солдат – Бог. Помнишь Прагу? Уверяю тебя, пруссаков голыми руками не возьмешь. – Стоило де Вальфону заговорить о войне, как в его глазах зажигался мрачный блеск, лицо как бы каменело, кожа на скулах натягивалась, а добродушный нрав уступал место оголотелому фанатизму.

– Одержали ведь русские победу над немцами в сражении при Гросс-Егерсдорфе, чем же мы хуже? – спросил Генрик, понимая, что при таком настроении друзей они проиграют битву еще до того, как успеют сделать первый выстрел.

– И тогда мы все станем маршалами Франции. Передай вино, и поговорим о чем-нибудь более веселом. – Жак затянул было песню, но Луи поднял руку, прося замолчать.

– Послушайте-ка.

Со стороны запада доносились пока отдаленные, но слышавшиеся все более явственно, а следовательно, приближавшиеся, звуки барабанов и дудок.

– Ришелье!

– Наконец-то он нашел в себе силы оторваться от парижских красоток и явиться!

Вскоре на открытом участке дороги под ними показалась голова подступающей колонны.

– Боже правый, какой сброд! – расхохотался Жак. Луи с потемневшими от гнева глазами вскочил на ноги.

Люди шли не в ногу, более того, не соблюдая никакого подобия строевого порядка. Одни орали песни во всю глотку, другие отпускали непристойные шуточки. Офицеры скакали верхом вдоль колонны и подталкивали солдат шпагами в ножнах, стараясь восстановить некое подобие строя.

– Ты только взгляни. Пол-Европы на их спинах, Многие из людей Ришелье сгибались под тяжестью огромных мешков: из походных ранцев торчали горлышки бутылок. То и дело какой-нибудь солдат, еле держащийся на ногах, отставал от товарищей и падал на дорогу или поливал ее рвотой. Рваную дробь перекрыл выстрел – это кто-то разрядил мушкет в вечерний воздух. Де Вальфон нахмурился и стиснул зубы, наблюдая жалкое шествие.

– Так вот почему месье герцога называют крестным отцом мародерства! «Женщины, вино, добыча» – таков его военный девиз, – улыбаясь во весь рот, сказал Жак.

– А у тебя какой девиз? Иной? – поинтересовался Генрик и поднял свой стакан за солдат, проходивших под ними. Через минуту он сухо добавил: – Теперь победа обеспечена! Длинноносый обхохочется.

– Нам позарез нужны воины, – с холодной яростью произнес де Вальфон, – а они посылают этот сброд, толпу необученных мужиков во главе с пьяными хлыщами, которые позорят французский мундир, – он резко повернулся на каблуках и зашагал к ферме.

– Тут явно не до смеха, месье Бофранше, – улыбнулся глазами Генрик.

– Какой уж может быть смех, месье Баринский! – подхватил Жак, и оба впились глазами в выкатывающийся из-за поворота на дороге бесконечный обоз высоко нагруженных телег.

– Быть может, мы слишком строги с нашими рядовыми, а, месье Бофранше?

– Именно об этом я и подумал в тот миг, когда... – договорить он не успел: над их головами пронеслась пуля, краем едва задела лежавший между ними камень и со свистом пролетела к ферме. На секунду их лица окаменели, затем оба переглянулись и расхохотались.