Знаменитые судебные процессы - [90]

6 сентября 1822 года председатель суда открывает пятнадцатое, и последнее судебное заседание и на основании установленных фактов делает выводы. Он говорит со свойственной ему объективностью, не нападая на подсудимых. Затем суд присяжных под председательством барона Труве, роялистские настроения которого известны всем, удаляется на совещание. Восемнадцать часов 30 минут.

Начинается тягостное ожидание. Оно длится три часа. Наконец присяжные возвращаются в зал суда. Барон Труве готовится зачитать ответы на заданные присяжным вопросы.

Со стороны защиты остались только адвокаты. Обвиняемым по требованию председателя суда предложено покинуть зал заседаний.

Бори, Помье, Губен и Pay признаны виновными! В зале поднимается такой шум, что остального почти не слышно. Виновным признается также и Гупийон, хотя при этом учитывается сделанный им донос. Из остальных обвиняемых шестеро признаны виновными за недоносительство, другие объявлены невиновными.

Публика еще не успела прийти в себя, когда председатель суда Монмерк просит ввести подсудимых, признанных невиновными, с тем чтобы освободить их тут же. в зале суда.

Присутствующие почти не реагируют на это. Все прекрасно понимают, что проявленная судом мягкость по отношению к одним нужна лишь для того, чтобы ослабить впечатление от жестокости в отношении других.

Кто же эти другие? Четыре сержанта из Ла-Рошели и еще шестеро военных, объявленных виновными в соучастии. Только в 21 час они снова занимают места на скамье подсудимых. Уже ночь. Огромный зал парижского Дворца правосудия скудно освещен слабым, неверным пламенем нескольких светильников. В этой почти нереальной обстановке скорее угадываются силуэты Бори, Помье, Губена и Pay, одетых в военные мундиры. Председатель Монмерк зачитывает решение суда присяжных. Никто не произносит ни слова. Затем, прежде чем суд удаляется на совещание для определения меры наказания, председатель спрашивает, не хочет ли взять слова кто-либо из обвиняемых. Встает Бори. Он убедительно просит об одном: в любом случае, что бы ни произошло, позвольте нам быть вместе.

— Это не в моей компетенции, — отвечает господин де Монмерк, — но я обещаю передать вашу просьбу.

Адвокаты делают последнюю попытку. Метр Бервиль, потрясенный решением суда, говорит едва слышно. Воспользовавшись этим, прокурор Маршанги прерывает его громким голосом, в котором одновременно звучат злоба и торжество:

— Да говорите же громче, метр, вас совершенна не слышно…

— Не всякому удается сохранить спокойствие в такой печальный момент… — отвечает адвокат.

Суд удаляется па совещание. И снова начинается скорбное ожидание в почти полной темноте и в таком глубоком молчании, что можно различить отдельные слова, которыми приговоренные тихо обмениваются со своими адвокатами. Слышно, как Губен говорит своему защитнику, указывая на пустое кресло прокурора: — И подумать только — у меня целых три месяца были роялистские настроения, когда моего отца судил революционный трибунал за то, что он выступал против казни Людовика XVI…

Ему печально вторит Pay:

— А я сейчас думаю не об отце, а о матери,. Бори сидит неподвижно. Немного погодя он говорит:

— Что до меня, то я не вижу ничего постыдного в этом приговоре. Я бы только хотел ценой своей жизни спасти других.

У некоторых из сидящих в зале на глаза навертываются слезы. Но вот наконец суд возвращается. Уже час ночи. Господин Монмерк готов зачитать приговор.

Все уже знают, что он скажет. Но никто не смеет поверить в это, настолько абсурдным представляется обвинение. Неужели эти неосмотрительные юноши действительно будут отправлены на эшафот?! И только за то, что, храня молчание, они хотели Спасти своих руководителей!

Между тем настоящие виновные известны всем Это Лафайет, депутаты Манюэль и Дюпон де л'Эр, да и сам Мерилу, адвокат Бора, который находится здесь же, в зале. Виновны они, но не эти юнцы, не эти мальчики!

Голос председателя суда звучно разносится в тишине теплой сентябрьской ночи:

— Старшие сержанты Бори и Помье, сержанты Губен и Pay приговариваются к смертной казни. Сержант Гупийон свободен, но в течение 15 лет будет находиться под надзором полиции.

Наказания, назначенные другим, тоже достаточно суровы, если принять во внимание совершенные ими проступки, — от 2 до 5 лет тюрьмы. Но на это уже никто не обращает внимания. Невероятный приговор оглашен. Прокурор Маршанги может быть удовлетворен. Он получил головы этих четверых, головы четверых юношей.

И тут раздается голос сержанта Бори. Обращаясь к председателю суда, он повторяет свою просьбу:

— Господин председатель, беспристрастность, о которой вы вели этот процесс, дает мне основание просить вас не разлучать нас четверых.

Господни Монмерк взволнован больше, чем ему хотелось бы. Это заметно по его голосу, когда он, как и в первый раз, отвечает:

— Я обещаю вам написать об этой просьбе префекту полиции.

Свечи начинают потрескивать; они вот-вот погаснут. Жандармы надевают на осужденных цепи. В огромном темном зале слышно лишь их зловещее позвякивание. И снова раздается голос Бори:

— Мы заканчиваем свою карьеру в двадцать пять лет, рановато…