Знаменитые случаи из практики психоанализа - [31]

Конечно, смешно было бы искать в личности жертвы объяснения всех судебных ошибок, происшедших из-за мни­мо очевидной виновности. В большинстве случаев личность жертвы не играет абсолютно никакой роли, ошибки воз­никают из-за стечения обстоятельств, случайных событий и не имеют никакого отношения к психологии обвиняемого. Но среди ошибок, которых можно было избежать, есть определенные случаи, где при ближайшем рассмотрении психологу хочется выделить в поведении обвиняемого не­которые психологические факторы, играющие не послед­нюю роль в вынесении решения судьями.

Все свидетельства сводились к тому, что Грегор Адам­сбергер был грубым человеком с дурным характером, ко­торый часто бил свою бывшую любовницу и даже угрожал ее убить. Эти угрозы были, несомненно, очень важны как психологическое доказательство его виновности. Правда, они всего лишь выражали ненависть к любовнице, достав­ляющей столько неудобств, но для суда они приобрели совсем другое значение.

Оценить сознательно ненависть человека очень сложно, за ней скрываются неизведанные пространства - бессозна­тельная реализация степени и направленности этой нена­висти. На первый взгляд это кажется нелепым, потому что ненависть Грегора не была бессознательной, напротив, она проявлялась довольно бурно. Было бы натяжкой говорить, что его угрозы и оскорбления не принимались всерьез или что среди людей этого класса побои не обязательно свидетельствуют о лютой ненависти. Но, если мы допустим, что он действительно искренне ненавидел свою бывшую любовницу, возникает вопрос: была ли его сознательная не­нависть настолько сильна, чтобы он мог совершить убийст­во? Мы этого не знаем. Все, что нам известно, - это то, что Грегор не совершал убийства. Я же хочу здесь подчер­кнуть, что именно отголоски этой ненависти в бессозна­тельном людей и ее интенсивность повлияли на суд и при­вели к вынесению неверного приговора. Но не будет ли абсурдным предполагать, что ненависть Грегора к Джулиане, пусть даже настолько сильная, что он подумывал об убийст­ве, стала решающим фактором для его осуждения? Как могли судьи и присяжные узнать о том, что происходило у Грегора в бессознательном? Ответ заключается в том, что их бессознательное узнало о бессознательных или частично сознательных процессах обвиняемого по некоторым призна­кам и отреагировало на них так, словно они были доказа­тельствами его вины. Судья и присяжные смотрели на тай- ные мысли, желания и импульсы как на реальные поступки. Они среагировали на выражение ненависти подсудимого уравниванием психологической и фактической реальностей. Я вполне серьезно настаиваю на том, что бессознательное восприятие психической реальности составляет важный эти­ологический фактор судебных ошибок. Истинная природа общения на уровне бессознательного, феномен, охотнее все­го сравниваемый с инстинктивным знанием, присущим жи­вотным, остается все такой же непознанной.

Случай дубильщика Грегора Адамсбергера оказался бо­лее показательным, чем мы предполагали, так как, рассмот­ренный с аналитической точки зрения, он может указать нам на многие опасности, связанные со случайными фак­тами. В данном случае против обвиняемого было множество улик, ценность которых как доказательств зависела от вре­мени, возможности и мотивов. Мы знаем, что их важность была усилена тем скрытым обстоятельством, что судьи ус­мотрели бессознательное желание Грегора убить Джулиану. Все, кто интересовался этим делом, не могли не задать вопрос: «Но разве сам Адамсбергер не сказал, что в вечер убийства Джулиана говорила ему о своем свидании с лю­бовником, сыном булочника Кунцем?» Позже Грегор также показал, что Джулиана рассказывала ему о частых встречах с Кунцем в садовом домике его родителей. В тот вечер она также должна была с ним встретиться. Это была вполне определенная и недвусмысленная информация. Как ею вос­пользовались? Судья, обвинитель и присяжные не могли сказать, что они этого не знали. Но они не обратили на это внимания. Конечно, они могли сказать, что история Адамсбергера звучала неправдоподобно. То, что говорит подозреваемый, всегда воспринимается с недоверием, а в данном случае звучало просто фантастически. Учитывая лич­ность Кунца, его репутацию и тот факт, что никто не знал о его отношениях с женщиной, случайно оказавшейся вдвое его старше, подозрениям Грегора не поверили бы, даже если бы у юного булочника не было хорошего алиби. Спо­койное отрицание Кунца сделало эти странные сексуальные отношения еще менее вероятными. Когда выяснилось, что Грегор говорит неправду, его подозрения относительно Джу­лианы и Кунца «оказались» совершенно ложными. Ведь он говорил о письме, переданном сыном Джулианы Кунцу, в котором она просила у него денег, и еще добавил, что Кунц выругал ее за неосторожность. Все это явно было приду­мано.

То, что Грегор сказал о Кунце, было ясно и определенно. Правда, все это никак не согласовывалось с остальными фактами, и никто не считал Кунца способным на такой поступок. Логически все было за Кунца и против Грегора, но, кроме того, глубоко в душе у судьи и присяжных должна была существовать пристрастная уверенность в невинов­ности Кунца. Думаю, мы сможем понять, откуда она взялась, если попытаемся осознать скрытое значение этих, на первый взгляд, рациональных аргументов и если прислушаемся к тому, что они хотели сказать, а не к тому, что, сказали фактически. Ведь кажется невероятным, что у скромного шестнадцатилетнего юноши могла быть сексуальная связь с женщиной, пользующейся плохой репутацией и вдвое его старше. Он годился ей в сыновья. Мне кажется, именно здесь появилось бессознательное нежелание принять заяв­ление Адамсбергера. Разве это не похоже на отрицание обвинения в инцесте? Было к тому же еще одно обстоя­тельство, укрепившее эту бессознательную идею инцеста. Сыну Джулианы, игравшему роль посредника, было тринад­цать, а ее любовнику - шестнадцать. Сила вытеснения, проявившаяся в игнорировании весьма обоснованного по­дозрения, может подобным образом сработать и в других случаях, например, не позволив заметить важные улики или связать один факт с другими и т.д. Такое игнорирование подозрений часто сопровождается конструированием совер­шенно иной картины того, как все могло произойти, - процесс, который мы называем «системой». Комплекс по­добного рода идей, которые сродни мании, выглядит еще более убедительно благодаря механизму вытеснения. Су­ществующие улики становятся более весомыми из-за того, что улики, направленные в другую сторону, игнорируются, что может иногда привести к пагубным результатам.