Знамение - [84]

Посреди площади был выстроен высокий помост, на котором стоял какой-то не то приказчик, не то городской служащий в длинном сером кафтане и во всеуслышание читал грамоту. «Бирюч»[37], – догадался Кондратий. Однако сильный и звонкий голос представителя власти тонул во всеобщем гуле, напоминавшем звук пчелиного улья. Люди явно не слушали, а веселились, переговариваясь меж собой и время от времени указывая куда-то пальцами. В толпе были почти сплошь простолюдины и ремесленники. Лишь несколько человек в богатых кафтанах заметил уже наметанным взглядом Евпатий. Он было решил, что здесь собирают налоги в городскую казну, но перевел взгляд чуть левее бирюча и всё наконец понял. У ног представителя власти виднелось сразу три деревянных чурбана, перед которыми на коленях стояло трое несчастных со связанными за спиной руками. Это были приговоренные к смерти. Они были без рубах, в одном лишь исподнем. Все бородатые, с горящими ненавистью глазами, жадно смотревшими в толпу, без надежды ожидая спасения. А за их спинами высился горой здоровенный детина с массивным топором на плече, готовый привести в исполнение приговор, как только его закончат читать.

– Что это? – уже догадавшись, все же спросил вполголоса боярин у Захара, остановившегося рядом.

– Да разбойников, наверное, каких-то судят или душегубов, – с безразличием пожал плечами приказчик. – Обычное дело. Сейчас дочитают, рубанут по шее и на небеса. А мы далее поедем. Это не надолго, хозяин.

Однако вскоре выяснилось, что первыми должны были казнить не разбойников, а другого преступника. Именно ему сейчас зачитывали приговор. То был длинноволосый и бородатый мужчина уже в летах. В его развевающихся на ветру волосах проглядывала седина, а на испещренном морщинами лице блуждала улыбка, словно он совсем не боялся смерти, а ждал ее с нетерпением. Кафтана на нем не было, лишь длинное серое рубище, все в дырах, прикрывало наготу. Преступник был за руки подвершен и прикован цепями к высокому столбу, что возвышался сразу за помостом. Вокруг него кольцом стояли ратники, словно творившие суд боялись, что дружки отобьют приговоренного. Из-за спин охранников на приговоренного с ненавистью взирал священник, державший в руке зажженный факел. Двое холопов подкладывали хворост под ноги пленника, заканчивая последние приготовления.

– …За ересь, волхование и колдовство… – донеслось до Кондрата, которому со своего места было все отлично видно и даже лучше слышно, чем остальным участникам представления, – …к смерти через сожжение!

Едва прозвучало окончание приговора, священник с факелом подтянул рясу и, шагнув ближе к столбу, поджег хворост. Когда он распрямился, приговоренный вдруг неожиданно подался вперед и плюнул ему в лицо. Священник выронил факел, отскочил в сторону, быстро вытирая плевок и крестясь, словно на него попал яд гремучей змеи.

Сухие сучья быстро занялись. Огонь начал лизать пятки приговоренному еретику. Тот держался стойко, но недолго, вскоре первый душераздирающий крик разнесся над площадью, заставив собравшихся на мгновение вздрогнуть. Но затем вся толпа одобрительно загомонила, заглушая новые крики.

– Так ему и надо, охальнику, – услышал возле своего стремени Кондрат шипение какой-то старухи, с ненавистью взиравшей в сторону пылающего столба.

Тем временем представление, предварявшее ярмарку, продолжалось. Не дожидаясь, пока в огне умрет от мук богохульник, истошные крики которого разносились далеко за пределами площади, местный представитель власти быстро зачитал новый приговор. Оказалось, что остальные действительно были разбойниками.

– …За лихоимство и воровство!.. – прозвучал зычный голос над площадью.

И заскучавший палач, наконец, взялся за дело. Он шагнул вперед, пригнул голову первого обреченного к плахе и, не раздумывая, с размаху рубанул тяжелым топором. Отсеченная голова с глухим стуком покатилась на помост, обагрив его кровью. Толпа одобрительно выдохнула. Палач взялся за второго. Но этот разбойник не хотел безропотно принять свою смерть и стал брыкаться, даже упал на окровавленные доски и попытался уползти.

– Ишь ты, – загомонили в толпе, – упирается, окаянный.

– Неохота помирать в такую рань, – вторил ему другой веселый голос.

– Куда ты, дурашка, – милостиво пожурил его здоровенный палач, – от меня не уйдешь.

Он подхватил приговоренного разбойника за связанные руки и хорошенько приложил головой об колоду. А когда тот обмяк, оглушенный и окровавленный, другой веревкой накрепко примотал его голову к самой колоде, чтобы больше не брыкался.

– Вот так, – удовлетворенно произнес палач, пригладив волосы на голове разбойника, чтобы освободить от них жилистую шею, – теперь нормально.

И, высоко вскинув топор, отсек вторую голову. Когда третий разбойник, на чем свет стоит поминавший черниговского князя и его помощников, отправился к праотцам, толпа вдруг потеряла интерес и начала расходиться. Увидев просвет впереди, Кондрат толкнул в бок Захара, который почему-то не мог оторвать взгляда от огненного столба, на котором корчился в агонии богохульник.

– Поехали, – сказал он приказчику, – надоело мне здесь. Надо князя побыстрее увидать.