Знамение - [12]
Сигрид попросила разрешения уехать в свою усадьбу в Бейтстадте, но ей в этом было отказано. Она должна плыть со свитой короля на юг. Она удивилась, почему Олав принял такое решение; других женщин он с собой не брал. Но она совсем не хотела думать об этом.
В то утро, когда они отправлялись в путь, произошел случай, открывший Сигрид глаза на то, кто привел короля в Мэрин.
Это был человек, привлекший особое внимание Сигрид среди людей короля; он всегда был в окружении нескольких сильных, хорошо вооруженных мужчин. Сейчас он шел впереди Сигрид в колонне, спускающейся к фьорду.
Когда она с мальчиками проходила по двору, из тени амбара выскочил юноша и вонзил нож в живот этого человека. Юношу тут же зарубили, а мужчина с криком рухнул на тропинку.
Все остановились, к мужчине подошел и опустился на колени священник, а тот начал тихо исповедоваться в своих грехах. Сигрид находилась совсем рядом и могла слышаться тихий голос священника:
— Нет, — сказал он и отрицательно помотал головой. — Нет, Таральде, ты не можешь приравнивать сей грех к тому, что ты ел мясо во время поста. Думаю, что ты и сам не понимаешь, какое грехопадение ты совершил…
Король и его ближайшие соратники тоже остановились, епископ увидел растерянность священника и направился в конец колонны. Но толпа снова начала двигаться. Сигрид вынуждена была пройти мимо, и больше она ничего не услышала.
— Ты узнал этого юношу? — спросила она у Грьетгарда.
— Да, — ответил тот. — Это был Торгильс Бьёрнссон из Саурсхауга. А убитый — это Таральде, управляющий владениями короля в Хауге.
В Каупанге
Во время плавания по фьорду Сигрид мало разговаривала с другими людьми, за исключением своих мальчиков; она лишь коротко отвечала на вопросы, обращенные к ней. Мучительно было смотреть на короля Олава, стоявшего у борта, и мысли, которые она пыталась гнать от себя, постепенно терзали ее.
Она ушла на нос корабля, как можно дальше от короля, и брызги морской воды летели ей в лицо. Дул встречный ветер, и корабли выходили из фьорда на веслах.
Сигрид, глядя, как весла сталкиваются с крутыми волнами, внутренне желала королевским прихвостням крепкого встречного ветра и бурной волны.
Взгляд ее переместился на голову дракона, которая возвышалась над штевнем — «голова козла», как в шутку его называл Эльвир. Как он гордился этим судном! Заботился о нем. Даже сейчас, когда корабль был не нов, было понятно, почему конунг предпочел его для победного плавания по фьордам.
Победный поход, язвительно думала она. Сигрид бросила взгляд на корму, где выстроились люди короля, и ей трудно было скрыть презрительную улыбку. Славную он одержал победу, король Олав, выступая в Мэрине с дружиной численностью более трехсот человек против небольшого количества людей, собравшихся на пир!
Но взгляд ее снова обратился на конунга. Сейчас это судно принадлежит королю, больше она не считала его своим. Она оперлась на фальшборт и посмотрела на красивые очертания корабля и на сложную резьбу на обшивке штевня. Эльвиру казалось, что этот корабль не сможет украсить обычный резчик по дереву. Он послал в Стеирдал за мастером, который славился во всем Трондхейме. На обоих штевнях и на киле были высечены руны. Это она знала. Они должны охранять корабль и обеспечивать ему хороший попутный ветер. Но сейчас королю они не принесут удачи, злорадно думала она. Встречный ветер дул порывами, потрясая корабль, и люди, шутившие и смеявшиеся в Мэрине во время посадки на судно, работали веслами сосредоточенно и молча. Может быть, Один, знаток рун, еще не совсем потерял свою мощь, он еще может повернуть силу против короля Олава. Может быть, старые боги еще не совсем побеждены…
Правда, она обещала Эльвиру принять крещение. Но ничего не обещала относительно того, во что будет верить, и, во всяком случае, это не будет бог короля Олава! Ей было трудно представить, что бог конунга и есть тот самый, о котором говорил Эльвир. Но сказать — это еще ничего не значит. Ибо чего, кроме предательства и смерти, добился Эльвир, преклонив колени перед своим Богом?
— Пусть сильнее дует ветер, Один! — пробормотала она, подставив лицо пенным брызгам и ветру. И Сигрид почувствовал, как в ней растет ненависть к Олаву, виновному в том, что Эльвир лежит, холодный и мертвый, в Мэрине; Эльвир, который был самой жизнью, любовью и теплом.
Она только сейчас по-настоящему осознала, что никогда больше не увидит его, никогда не почувствует, как его руки обнимают ее, не испытает тепла его тела, прижавшегося к ней. И она почувствовала, что ненависть к королю как будто уносит с собой каплю ее боли. Она невольно обернулась и бросила быстрый взгляд на это коренастое существо; он стоял как вкопанный, словно вросший в дно корабля. И ее пронзила мысль: неужели он хочет сделать ее своей наложницей, не поэтому ли он взял ее с собой на юг. Он стоял и разговаривал с корчим; она смогла рассмотреть, что он рассмеялся и быстро повернулся в ее сторону. Их глаза встретились.
Сигрид опустила глаза; ей показалось, что в них сверкает ненависть. И тут же подумала, если случится, что он принудит ее, она не будет спешить так, как Гудрун дочь Скьегга, когда хотела убить Олава Трюгвассона. Она подождет, пока король не станет полностью доверять ей, даже если вынуждена будет притворяться, что любит толстого Олава. При мысли о том, что она готова принять отвратительную притворную любовь за настоящую, она испытала злобный восторг. Когда настанет подходящий момент, и она вонзит в него нож, радость от этого послужит неким возмещением за ее унижение.
