Знакомый почерк - [7]

— Грешит стишками, грешит, — подтвердил Нагаев.

— Что же это он так… так прозрачно? — скорее самому себе задал вопрос Краснов. — Опрометчиво для умного человека.

— Видите ли, насколько позволяет мне судить мой скромный опыт, когда кто-то считает себя умнее других людей, он, как правило, поступает опрометчиво. Уже тем самым, так сказать. — Профессор не упускал случая пошутить.

Краснов встал. Надев очки, встал и Терехов.

— Спасибо, профессор, за исчерпывающие объяснения.

— Не за что. Если эта открытка представляет какой-то интерес, я считаю, вам повезло, ибо я хотел ее порвать, как и прежние, но сразу этого не сделал. Потом она куда-то затерялась, а теперь вот нашлась.

— О нашем разговоре лучше будет никому не рассказывать.

— Я понимаю.

— Извините, что прошу об этом.

— Ничего, ничего. Это меня не обижает, не тревожьтесь.

Они пожали друг другу руки и раскланялись.

Он ушел, мягко притворив за собою дверь.

— Что скажешь? — спросил Нагаев.

— Открытку я возьму. — Краснов спрятал ее в свой портфель.

— А с Храмовым что делать?

— Ничего, решительно ничего, — с необычной поспешностью ответил Краснов.

— Ты чего это встрепенулся? — удивился Нагаев, и Краснов ругнул себя.

— Не надо его трогать, — уже спокойно сказал он. — Как будто никто ничего не знает. Я разберусь. Между прочим, он на лекции был?

— Нет, свой курс он начинает читать через неделю. В институте пока не появлялся.

— Ну, спасибо тебе, Мих-Мих.

— Повторяю за профессором: не за что…

От Нагаева Краснов вернулся к себе. Время было обедать, но ему не терпелось получить заключение почерковедческой экспертизы. Эксперт управления был в отпуске. Взяв открытки, лежавшие в сейфе, Краснов отправился пешком домой к старику графологу, который раньше проводил у них экспертизы, долго проработавшему в управлении. Сейчас он был на пенсии, но его часто приглашали в качестве консультанта.

Графолог продержал его целых два часа. Старик сначала сфотографировал открытки, проявил пленку, напечатал карточки — у него на дому оказалась целая фотолаборатория. Потом манипулировал какими-то трафаретами, глядя через огромную, диаметром чуть не в волейбольный мяч, лупу на бронзовой ручке, что-то чертил на разграфленных листах плотной бумаги. И наконец, сделав несколько оговорок, заявил, что, по всей вероятности, все открытки написаны одним человеком. Но это требует дополнительного исследования. Так изрек он официальным тоном после своих долгих священнодействий, а провожая Краснова до дверей, сказал уже по-свойски, домашним голосом:

— Одна рука писала, Игорь Иваныч, одна…

Краснов знал, что надо провести официальную экспертизу, но сейчас ему и этого было довольно.

Прямо от графолога Краснов, не заходя к себе, поднялся на третий этаж, к генералу.

— Разрешите, Анатолий Иванович?

Басков поднял голову от бумаг, посмотрел на Краснова и сказал без всякой вопросительной интонации:

— Нашел.

Краснов заулыбался, подходя к столу.

— Нашел-ся, Анатолий Иванович.

— Не скромничай, когда не надо. Садись.

Генерал слушал, не перебивая и не глядя на Краснова. Сложив руки ладонями перед лицом и уперевшись в стол локтями, он глядел, не мигая, на противоположную стену — такая была у него привычка слушать. Новичков это поначалу сбивало с толку, но в конце концов все постепенно убеждались, что такая манера удобна и для докладывающего и для слушающего. Для докладывающего исключаются, если можно так выразиться, зрительные помехи, а слушающий, не отвлекаясь мимикой говорящего, может лучше сосредоточиться.

— Хорошо, — сказал Басков, когда Краснов закончил словами: «Все, Анатолий Иванович».

— Через неделю Храмов должен вернуться из отпуска. А может, уже вернулся. Будем вызывать?

— Подождем, — не раздумывая, решил Басков. — Дадим шанс его совести. Может, сам придет. Но понаблюдать за ним надо.

— Есть, Анатолий Иванович.

— Ты недельку-то отдохни. — Басков чуть заметно окал, потому что родом был с верхней Волги. Но уехал он из родных мест, как знал Краснов, лет сорок назад. Его легкое оканье вызывало в воображении Краснова тонкие обручи, но не круглые, а заметно смятые.

— Отдохнуть всегда не мешает, — сказал Краснов.

— Вот и давай. Море еще теплое.

Краснов уже взялся за медную ручку двери, но Басков остановил его вопросом:

— Как думаешь, он один?

— По-моему, одиночка.

— Иди.

Областное управление Комитета госбезопасности размещалось в старинном трехэтажном не то полудворце, не то в полуторном особняке — так определяли подобные здания в городе.

Краснов, идя по светлому коридору, где с одной стороны были окна от пола до потолка, увидел в простенке зеркало, похожее формой на щит или на фамильный герб какой-то плутовской династии, которую, как у Сухово-Кобылина, крестил пиковый король. Но зеркало было хорошее. В четырех кругло срезанных его углах медово поблескивали медные шурупы с те царские, неподдельные золотые десятирублевки, которые Краснов видел однажды в кабинете начальника ОБХСС, когда его, работника угрозыска, вызвали по делу скромного заведующего уличным овощным ларьком, — монеты лежали в коробке из-под печенья почти доверху.

Честно говоря, Краснов, как все нестарые еще люди, любил зеркала. А зеркало, перед которым он остановился, — это зеркало, несмотря на свой почтенный возраст, совсем не облупилось и было лучше любых новых. Он хотел посмотреть на себя потому, что генерал посоветовал ему отдохнуть.