Знакомый почерк - [48]

— Садись, — сказал он Фастову в кабинете.

Фастов сел за длинный стол.

— Ну, как жизнь? — с наигранным, как показалось Фастову, добродушием спросил заместитель и, не ожидая ответа на свой чисто риторический вопрос, задал вопрос же конкретный: — Как у тебя семейные дела?

Сердце у Фастова екнуло, он понял: без него тут что-то произошло.

— Да ничего, Николай Иванович, не жалуюсь.

— Все, значит, спокойно? Ничем поделиться не хочешь? На душе все в порядке?

Николай Иванович давал Фастову шанс покаяться. Но Фастов ничего не собирался объяснять и рассказывать. Он изобразил недоумение.

— Не понимаю, Николай Иванович, в чем дело… Прямо с борта на ковер…

— Значит, нечего сказать?

— Честное слово, ничего не понимаю.

— Ну в таком случае извиняй. — Он широким шагом подошел к двери, распахнул ее и пригласил в кабинет тех двух ожидавших товарищей. Один из них с пугающей вежливостью обратился к Фастову:

— Прошу вас показать нам содержимое чемодана. В чемодане лежало под бельем шесть золотых слитков по килограмму каждый…

Мишу Суликошвили арестовали через месяц, предварительно выявив кое-какие из его деловых связей.

…Обо всем этом и вспоминал Фастов, ворочаясь без сна в тюремной камере на своей не слишком-то мягкой постели.

Глава IX Неожиданный конец домашней типографии

Обратив на себя сугубое внимание контрразведчиков, мистер Дей уже не лишался его до самого отбытия в Вену. За оставшиеся три дня пребывания в Москве мистер Дей ничего противозаконного не совершил и никаких подозрительных встреч не имел, если не считать свидания с Джорджем, который таким образом тоже попал в поле зрения чекистов.

Правда, один раз мистер Дей с кем-то довольно долго говорил по телефону-автомату. С кем и о чем, выяснить было невозможно.

Через три дня Галина Храмова проводила его. В гостинице перед отъездом он сделал попытку подарить ей кинокамеру, весьма дорогую, но Галина наотрез отказалась. Она вздохнула с великим облегчением, когда Дей скрылся в туннеле, ведущем на посадку. За минувший месяц она порядком устала — и от необходимости улыбаться, даже при самом дурном настроении, и от той особой постоянной подтянутости, которую она старалась в себе воспитать специально для работы с туристами класса «люкс».

После такого месяца хотелось самого простого человеческого общения, без преувеличенной любезности, без реверансов на каждом шагу. Так после пирожного, если оно особенно сладкое, хочется пожевать кусочек черного хлеба.

Володя обрадовался ее звонку. Они не виделись со времени посещения клуба «Дискуссия» и расстались тогда не самым дружеским образом. Это было неприятно обоим, и поэтому они, встретившись в первый же вечер, дали друг другу слово не допускать больше между собой подобных недоразумений. Однако вскоре недоразумение все же возникло.

С 1 октября Галина могла взять отпуск, но Володя раньше пятнадцатого не мог. Так как они условились отдыхать вместе — на юге или в Карпатах, — она договорилась на работе, что отложит отпуск на две недели. На ниве иностранного туризма наступило затишье, и эти две недели Галине, собственно, нечего было делать, она почти все время сидела дома, кое-что шила, кое-что перешивала. 5 октября, вынимая из почтового ящика газеты, она обнаружила среди них письмо. Она немного удивилась, потому что уж и не помнила, когда получала письма в последний раз. И что еще более поразительно, писал дядя Женя, с которым они виделись не далее как три недели назад. До того не удосуживался писать хотя бы раз в год, а тут вдруг…

Евгений Петрович с легкой грустью признавался, что не ожидал увидеть свою племянницу такой красивой, и упрекал себя в черствости по отношению к ней. Вторая половина письма состояла из жалоб на одиночество. Он просил не забывать его и отвечать подробно.

Галина ответила в тот же день. А на следующее утро опять получила письмо. Адрес на конверте был напечатан на машинке. Содержимое конверта оказалось более чем странным. Это был листок размером с календарный, на котором Галина прочла типографским способом отпечатанное воззвание, кончавшееся подписью «Союз борьбы за демократию». Шрифт мелкий, но отчетливый. Краска синяя. Галина растерянно перевернула листок. На обороте ничего нет. Посмотрела конверт — адрес ее, фамилия и инициалы тоже ее, все точно. Но почему именно ей прислали эту пакость? И кто?

Она почти машинально набрала номер заводского телефона Володи.

— Ты не очень занят?

— Три минуты готов тебя слушать.

— Я тебе прочту кое-что. — Она прочла листовку.

— Что за ерунда?! — закричал Володя. — Что ты мне читаешь?

— Сейчас получила по почте.

— На твое имя?

— Да, представь.

— Вечно ты попадаешь в какие-то истории. — Володя был раздражен, и это ее обидело.

— Но в чем же я виновата?

— Посмотри почтовый штемпель. Галина посмотрела.

— Оба штемпеля московские.

— Ладно. Ты весь день дома?

— Да.

— Я не буду здесь обедать. Сходим поедим куда-нибудь, хорошо?

— Давай.

— Часам к пяти займи места в кафе «Арарат». Я с работы прямо туда.

— Хорошо.

…Поели они быстро. О листовке разговора не вели Володя взял ее вместе с конвертом себе и сказал только:

— Я, кажется, знаю, чьих это рук дело. Надо кончать с этой шпаной.