Знаки ночи - [14]

А еще становилось все прохладнее. Меня буквально трясло от холода, даже зубы лязгать начали, как в лютую стужу.

– Уффф, – потер я себя за плечи, когда последний туманный сгусток стал росой. – Задубел совсем. А еще говорят о глобальном потеплении. Август на дворе, а колотун, как зимой.

– Какой колотун? – тихонько засмеялся лесной хозяин. – Три недели дождей не было и ветра почитай, что совсем нету. «Вёдро» стоит. Это, парень, тебя та сторона привечает, там-то всегда стужа. Помнишь, как оно зимой случается? Ты дверь на улицу открываешь, так тебя непременно воздухом холодным обдает. В доме-то тепло, а там-то студено. Вот ты сейчас такую дверь и открывал, да еще много раз и без перерыва. Само собой, что до костей пробрало.

– Ух ты, – проникся я. – Вот ведь!

То ли растирание помогло, то ли я просто согрелся, но холод отступил.

– А вообще, ты поосторожней, – посоветовал мне лесовик. – Я останавливать тебя не стал, потому как у тебя своя голова на плечах есть, но на будущее запомни – силы надо соразмерять. Два с лишним десятка душ в один прием отпустить – это, знаешь ли… Та сторона хитра, только и ждет, когда ты ошибешься. Если кровь твоя остынет, душа замерзнет, она тут же это почует, и жди беды.

– Так подсказали бы, – я подошел к лесовику и присел с ним рядом. – Понятно, что у меня своя голова есть, но совет лишним не бывает.

– Вот и посоветовал, – невозмутимо ответил мне старик. – Как закончил, так сразу и посоветовал. А ну как ты бы взял и передумал, кого-то из них на потом оставил? У меня, парень, свой интерес есть, и он всегда будет выше, чем твой. Ты, к слову, это тоже на ус наматывай. Это у людей чужое выше своего, случается, стоит. «Общее дело» там, или «все как один». А у нас всяк кулик только свое болото славит. Мое – это мое, а твое – это твое. Сначала я свое должен получить, полной мерой, а уж после о твоем благе, может, подумаю. А может, и нет.

– Спасибо за науку, дедушка, – я передёрнул плечами, сбрасывая с себя остатки сонной изморози. – Запомню твои слова.

– Вот-вот, – лесовик сунул мне в руки круглый туесок. – На, костяники поешь. Она сейчас в самую силу вошла, и для тебя как раз очень полезна. Да что ты по одной в рот кладешь? Горстями загребай, как положено.

Не знаю, чем именно костяника для меня полезна, но употребил я ее с удовольствием. Вкус у ягод был терпкий и сладкий одновременно, чем-то напоминающий ночной лесной воздух.

– Дедушка, – спросил у лесовика я, прожевав очередную горсть ягод. – А что такое «дольник»?

– Сарафан так тут называли, – охотно ответил старик. – В старые времена, понятное дело. Как, стало быть, у девки кровя пошли, она из рубашонки дитячьей выскочила, так сразу в дольник влезла. Без вышивки, вестимо. С вышивкой только замужние бабы носили. А «дольником» его прозвали, потому как подол низкий был, до «долу» опускался. Не след девке, а тем более замужней бабе, другим мужикам ноги свои показывать.

– Как все непросто, – не знаю, в который раз, сказал я. – Повидали бы наши предки, в чем мы теперь ходим.

Стало быть, не совсем бесследно исчезали тени. Я получил часть их знаний. Мизерную, копеечную – но получил. Хотя – даже не знаний, это я маханул. Слово «дольник» у меня в памяти осело и даже связалось с внешним видом одежды, но при этом само значение осталось загадкой. Это больше всего похоже на приобретение рефлекторных навыков, когда мозги не включаются и действие происходит на уровне мышечной памяти.

Ну и ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

– Березками тут все засажу, – вещал тем временем мечтательно лесной хозяин. – Под осень самое то. Хороший хозяин как раз об это самое время дерево сажает.

– А мои родители всегда весной деревья сажают, – удивился я.

– Весной тоже можно, – кивнул лесовик. – Да только тогда ему приживаться сложнее, сколько всего в земле ползает да вокруг летает. А зимой сок по стволу не идет, мороз же кругом, а корешку тепло, хорошо под снегом. Нет, осень – самое то, особенно для березки. Посажу да приглядывать буду. Лет через двадцать здесь от поляны и следа не останется, рощица будет.

Вот тут я и понял, почему этого странного старичка называют «лесной хозяин». Он хозяин и есть. Ему каждое дерево как родное, он его от рождения до смерти знает. Этот лес – он его жизнь.

Как он только нас, людей, терпит? Ведь ни один короед столько вреда его владениям не приносит, как мы.

Но поднимать эту тему я не стал. Себе дороже может выйти. Эти сущности, они ведь как стихия – никогда не знаешь, что им в голову взбредет. Людей можно хоть как-то разгадать, просчитать, нейролингвистически запрограммировать, в конце концов, а этих… Фига с два.

– Можно вопрос? – обратился я к старику, получил одобрительное сопение в ответ и продолжил: – Вот вы сказали, что, мол, «любит ваше ведьмовское племя пустыми словами сорить, лишь бы нужное получить». А это вы о ком речь вели?

– Да заходил ко мне один в гости, – насупился лесной хозяин. – Из ваших как раз. Когда это было-то? Еще до большой войны. Да не той, что с германцем, той, что с французом. Много чего обещал, выпросил у меня «одолень-траву», а слово не сдержал.