Знак Зверя - [39]

Колонна шла по трассе еще около часа. И впереди показалась вереница танков, грузовиков, бронетранспортеров, стоявших на левой стороне трассы. Приблизившись к ней, колонна Крабова остановилась. Полковник и его заместитель направились к встречной колонне. У головной машины чужой колонны стояла группа офицеров. Полковник и майор подошли к ним, козырнули, — в ответ протянулись руки. После рукопожатий была извлечена из планшета и развернута карта. Офицеры плотно обступили человека с картой, склонили головы. Разговор над картой длился не более десяти минут, затем Крабов и майор Ничипорович вернулись к своей колонне, и она дрогнула, повернула голову налево и начала сползать с трассы, окутываясь пылью, — вскоре вся колонна шла по грунтовой дороге в тучах пыли. За нею двинулась в степь и встречная колонна, и обе колонны вытянулись в одну.

Гигантская колонна ползла по степи между округлых невысоких сопок. Пыль густо вырывалась из-под тяжелых колес и гусениц, насыщала жаркий воздух, осыпала башни, стекла, зачехленные пулеметы и орудия, налипала на потные лица и шеи, застилала глаза, забивала ноздри. Солнечный свет растворялся в пыли, и чадящая, горячая колонна плыла в душной желтой мути, неся сатанеющих, задыхающихся солдат неизвестно куда. Только водитель головной машины видел степь и горы впереди, остальные же — лишь задний борт грузовика или корму танка. Воздух был бездвижен, липок, густ, пропитан газами. Колонна шла во мгле час, два...

И вдруг где-то в середине этого длинного каравана раздался хлопок. Хлопок рассек колонну: передняя часть бронированного тулова продолжала ползти, а другая половина остановилась, — пыльная завеса пала, и солдаты наконец смогли оглядеться. Они были в степи на полпути к громоздким хребтам. Впереди стоял скособоченный грузовик, вокруг него толпились запыленные люди. Заминка длилась не более пяти минут, — машины тронулись, поехали, обходя грузовик с выдранным колесом. Машина медиков тоже прошла мимо, значит, никто не пострадал. А вот фургон ремроты затормозил, и врачеватели машин приступили к ремонту.

К вечеру серые, забитые пылью машины приблизились к хребтам, двинулись вдоль них и остановились: из ущелья в степь вытекала розовая от лучей вечернего солнца река.

Стало известно, что здесь предстоит отдыхать до ночи.

Моторы умолкали, хлопали дверцы, солдаты соскакивали на землю, шли и бежали, на ходу сдергивая пыльные, потные куртки, бросали на камни ремни, стягивали сапоги, срывали пахучие сырые портянки, снимали штаны и входили в воду. Река была неглубока и неширока, но быстра и бурлива. Голые люди с закопченными лицами и руками бродили по реке, брызгаясь и крича, зачерпывали воду и обмывали лица, окунали сероволосые головы, нащупав подводные камни, цеплялись за них, ложились, и течение вытягивало тела, упруго билось в лбы и плечи, расчесывало волосы. Над рекой стоял крик и хохот.

Поначалу офицеры с кривыми ухмылками глядели на солдат, оставаясь на берегу; некоторые командиры запретили своим подчиненным купаться.

Но речная оргия понемногу захватывала и офицеров, и один за другим они раздевались и зачарованно шли к розовой реке, судорожно всхохатывая, раздувая ноздри, покрываясь мурашками, — и погружались в воду, и она расступалась, принимала их, окутывала, и раскаленные обручи, сжимавшие головы и грудные клетки, лопались и уносились прочь, запорошенные пылью глаза, поры, ноздри, уши очищались и наполнялись светом, воздухом, звуками и запахами.

Полковник Крабов с неудовольствием смотрел на голых людей в реке. Купаются. Полковник обернулся к своему заместителю. По грубому лицу невысокого, тяжелого майора Ничипоровича блуждала странная улыбка. Крабов выругался.

— Бери их голыми руками, — пробормотал он. И его лицо вдруг напыжилось. — За яйца, — добавил он и, клацнув зубами, всхлипнул.

Майор повернул лицо к командиру и, поняв, что это был смешок, широко улыбнулся.

Командирам наконец удалось выгнать из реки поваров и их подручных, и скоро зевы походных кухонь ало пылали. Остальные же все липли к розовой реке, как пчелы к медовому потоку.

Между тем солнце легло на западный край земли. Река густо покраснела и начала блекнуть. Горы наливались синей прохладой. Офицеры нехотя выгоняли солдат из реки.

Уже в сумерках посыльные поваров разошлись по подразделениям с приятной вестью: ужин готов. К походным кухням потянулись солдаты с котелками. Повара с черпаками на длинных деревянных ручках царили над закопченными баками: в одном зачерпывали рисовую кашу с тушенкой и ловко выплюхивали ее в крышку от котелка — порция, в другом зачерпывали чай, треть котелка — порция. Чая все просили побольше, и одним повар добавлял, а на других замахивался горячим увесистым черпаком, матерясь.

Поваров не любили, но уважали и пытались завязывать с ними дружбу, а это было нелегко — повара отличались своенравным характером, и мало кто мог поручиться, что повар, ответивший на приветствие сегодня, подаст руку завтра. Но нынче, ублаженные купанием, повара реже обычного замахивались черпаками и не так страшно матерились. Солдаты, получив порцию каши, чай и хлеб, возвращались к своим машинам, устраивались поудобнее, вынимали именные ложки (на котелках и кружках тоже были нацарапаны инициалы или другие опознавательные знаки, чтобы какой-нибудь ротозей, потерявший свою посуду, не позарился на "чужое) и приступали к ужину. Ели, глядя, как с востока идет ночь, идет, омрачая горы, зажигая звезды, усиливая речные звуки, наполняя сердца беспокойством.