Знак Ворона - [13]

Собственно, на том основывалась система управления кадрами. Всегда и везде. И во времена монаха Макиавелли, и во времена генсека товарища Сталина…

Именно этому и научился за годы службы в органах Константин Сергеевич Асуров.

Но одно — теоретические посылы, а были в системе сакральных кастовых знаний и практические области ремесла, которые и отличали настоящего практика от рядового пустобреха. И практика заключалась в том, что, если компромат трудно достать, его всегда можно было создать искусственно.

В этом и состояла повседневная практика работы офицеров его управления. За это их и держали.

Только не все методы той работы теперь годились. Это раньше можно было сунуть во время обыска книжки Петра Григоренко и Александра Солженицына — положить на полку незаметно от понятых, и еще несколько купюр долларовых в книжку стихов Анны Ахматовой… А потом зови понятых да предъявляй обвинение!

Константин Сергеевич Асуров подумал-подумал и окончательно пришел к выводу, что жизнь необходимо менять.

Менять кардинально. Рывком. Рывком к богатству.

Да, он умел подбрасывать во время обыска книжки запрещенных писателей, умел вербовать до смерти испугавшихся интеллигентиков, которые от первого предъявления им красненьких корочек с надписью “КГБ” уже пускали в штаны.

Но здесь, на Западе, от этих навыков было мало проку.

Солженицын в России миллионными тиражами в тех же типографиях теперь печатается, где раньше печатались брошюры Юрия Владимировича…

Андропова.

А доллары… А доллар теперь в России так же официален, как и рубль, и даже более.

Вот дожили!

Но тем не менее.

Но тем не менее…

Константин Сергеевич ухмылялся своим мыслям: все же, когда Германия рухнула, американцы и Гелена, и Мюллера к себе взяли.

Методы одни и те же.

Страстишки людьми правят. А отсюда и компромат. Надо только надыбать этот компромат.

И на Западе у очень богатых и очень влиятельных людей случаются неприятности. В этой самой открытости их общества и заключается их слабость. Ведь если у члена Политбюро его сынок попадал в грязную историю, разве эту историю доводили до суда? Асуров вспомнил случай с Кириленко и усмехнулся. Вся контора знала, да что там контора, по “Голосу Америки” на всю вселенную рассказывали, а толку? Система!

А вот здесь никакие связи и деньги не помогут, если сынок в дерьмо влипнет. Вот битл Ринго Старр — один из самых богатых людей в Европе, а когда сынок его попался на наркотиках, сидел родимый, как обычный рядовой англичанин… Разве что в суде адвокат покрасноречивее и подороже был у него. Или вот сынок министра федеральной земли Нижняя Саксония — скандал двухнедельной давности — пьяный задавил своей бээмвухой двоих пешеходов, насмерть задавил… И ведь не замять скандала! Потому как общество открытое.

На этом и сыграет Константин Сергеевич Асуров. На том, что компромат можно создать искусственно, а детки больших шишек на Западе так же подсудны, как и рядовые граждане.

Большие детки — большие бедки… Большие бедки — большие бабки… Не хочешь больших бедок от больших деток, плати большие бабки!

И Мамедов заплатит!

Идея остановиться именно на бывшем своем коллеге Мамедове укоренилась, когда Асуров просматривал фоторепортаж, опубликованный в “Бильде”, Константин Сергеевич листал газету за своим полуденным кофе на террасе (salle de dejeuner) отеля “Бель Эсперанс”, что на улице Балле, откуда открывался превосходный вид на Женевское озеро.

Вообще, что касается здоровья и жизни в швейцарской столице, то Константину Сергеевичу после его парижских туалетных мытарств и берлинской суеты, вспоминалась одесская поговорочка: що бы я так жил… Размеренное неторопливое бытие местных обывателей с их здоровым флегматизмом, выработавшимся за пять веков сытой мирной жизни, влияло даже на итальянских туристов, заставляя тех меньше кричать и размахивать руками.

Женева, куда Асуров две недели тому назад прибыл с Анной на вокзал Корнаван, была совершенно иной, нежели те столицы, где Асурову доводилось работать, страдать, завидовать, любить женщин, пить вино… Жизнь здесь была не менее столичной, чем в Париже, но в то же самое время, она была сытой и даже жирной… Люди на так называемом “левом” берегу, как будто это не озеро, а река, настолько внутренне переродились, что в чудачествах городского своего обихода в корне отличались не то что от русской жизни, но и от парижской и тем более берлинской.

Первое, что прежде всего бросилось ему в глаза: в Женеве, даже не в выходные, а в будние дни, в два-три часа ночи на улицах было полно народу. И отнюдь не туристов, а самых обыкновенных граждан, коих встретишь обычно средь бела дня. Пожилые благопристойные дамочки не торопясь выгуливали своих собачек… И это в три то часа ночи, бессонница, что ли, у них! Вот пожилой мужчина катается на велосипеде… Причем не спешит домой, а именно катается, а вот двое соседей мирно болтают у подъезда о погоде и последних новостях… Рядом машина, в ней полно народу, спрашивают дорогу, как проехать к озеру Ле-Ман? И девушка, одетая, будто только что вышла из офиса, не торопясь и не шарахаясь, объясняет немчикам, как проехать к озеру…