Знак вопроса, 1993 № 03-04 - [47]

Вот так, бесстрастно, добросовестно, скрупулезно, приведены ужасные цифры, характеризующие перенапряжение сил бойца в 48-часовом бою…

Однако продолжим беседу. С учетом изначально изложенных соображений о генеральной задаче организмов — сохранении жизни и несомненной подчиненности всех жизненных функций организма обеспечению именно этой потребности, а также высказанной доктором Шумковым мысли об отсутствии свободной воли бойца в подчинении всех ею поступков (и функций, насколько можно понять! — Ю. Р.) закону причинности, можно предположить, что из существ, развивавшихся в условиях существовавшего на Земле риска, адаптировались к нему и выжили лишь те, физиологические функции которых увеличивали шансы на выживание.

Очевидно, что отсутствие аппетита причинно оправдано перед боем, ибо ранение брюшной полости становится менее опасным, если желудок пуст. К тому же отсутствие пищи в желудке, по-видимому, также снижает количество крови в брюшине. В подобных же ситуациях, наряду с увеличением гормональной активности и отмеченным Шумковым резким увеличением числа сердечных сокращений, наблюдается гипервентиляция легких, лучше свертывается кровь, сужаются кровеносные сосуды и так далее.

Несомненно, что это тоже звенья защитных мер. Не нужно быть особым фантазером, чтобы заметить, что эти меры позволяют организму накопить энергию и одновременно снимают вероятность гибели особи от кровопотерь.

А тогда как объяснить поведение профессионала, отказывающегося в какой-то момент выполнить свою связанную со смертельной опасностью работу? При этом не следует забывать и о том, что, по мнению того же доктора Шумкова, поведение бойца полностью определяется законом причинности.

В названной выше книге доктора Г. Шумкова есть примечательная глава: «Лодыри: как лица, уклоняющиеся от боя». Ее название меня, откровенно говоря, удивляет. Именно Шумков рассуждал об абсолютном подчинении поведения бойца закону причинности… Как же он, умный и дальновидный, мог ограничиться столь низменной причиной объяснения поведения лиц, на которых, как и на всех прочих, распространяется презумпция невиновности? Но из песни слова не выкинешь. Глава носит именно такое название. Ниже приведены из нее два фрагмента: «…Полковой командир много раз участвовал в бою и считался храбрым офицером. Один раз он получил приказ: „На завтра выступить вперед и занять такую-то позицию“. Полковник пришел в бригадный лазарет и прямо говорит: „Я желаю лечь, идти на позиции не могу“. Никаких жалоб не высказывал, а просто: „Слабость, идти не могу“. Температура нормальная, внутренние органы, по-видимому, без изменений. Ночь спал хорошо. Среди больных и раненых чувствовал себя не дурно. На другой день полк выступил. Имел столкновение и должен был отступить. Приехавший ординарец сообщил об отступлении. Полковник оделся, сел на лошадь и спокойно поехал помогать отступлению. Спрашивается, чем был болен?» И еще сходный случай из той же главы: «В нашем полку был прапорщик обыкновенной храбрости. В трусости никогда не был замечен, вел свое дело беззаветно, как ведут и все другие. Но вот в один прекрасный день этот прапорщик заявляет, что он в бой идти не может; он чувствует, что у него нет сил идти вперед. Какой-то страх или предчувствие, но идти не в силах. Несмотря на увещевания, просьбы, угрозы предать суду и расстрелу, он отказался наотрез, говоря, что ему все равно, идти ли вперед или идти на расстрел — для него совершенно безразлично. Полковой командир имел право расстрелять, но оставил его в покое, отослав в обоз верст за шесть-семь от места сражения. Не могу я быть командиром и в то же время палачом, говорил он.

Пробыв сутки в обозе, на следующий день тот же прапорщик спокойно вступил в полк и шел на встречу неприятеля, как и все прочие, как и он сам поступал раньше. Безотчетного страха, испытанного вчера, он не имел. И во все последующие дни он был бравым офицером.

Прапорщик с виду крепкий и здоровый мужчина».

Присмотримся к сообщениям Шумкова. «…Полковой командир много раз участвовал в бою и считался храбрым офицером…» И вдруг: «Слабость, идти не могу…» При этом стоит помнить и о кодексе чести русского офицера. Однако, фиксируя состояние поступившего в бригадный лазарет полковника, доктор Шумков не усматривает у него никаких болезненных изменений и, будучи психиатром, нарушений психики или нервной системы, ее истощения или переутомления, что по меньшей мере странно. Он пишет: «…Ночь спал хорошо. Среди больных и раненых чувствовал себя не дурно». Полковника, видимо, не тяготила мысль о возможности неправильного истолкования его обращения непосредственно перед предстоящим боем в лазарет и пребывание в нем без причин. И даже Шумков, завершая сообщение, удивленно спрашивает: «Чем он был болен?» Так почему же врач относит этот случай в главу «Лодыри…»?

«…Прапорщик обыкновенной храбрости. В трусости никогда не был замечен, вел свое дело беззаветно… Но вот заявляет, что он в бой идти не может, он чувствует, что у него нет сил идти вперед… Какой-то страх или предчувствие, но идти не в силах… ему все равно, идти ли вперед или идти на расстрел — для него совершенно безразлично».