Знак - [2]

И я подумала: а что, если знак подам я, именно я, порядочная женщина, поймут ли они его? И вдруг меня так разобрало желание сделать этот знак, так разобрало, как, знаешь, иногда разбирает беременных... просто нестерпимо... и уже ничего с собой не поделаешь! На меня иногда находит такое. Вот ведь бессмыслица! Знаешь, мне кажется, что у нас, у женщин, обезьяньи души. Кстати, меня уверяли — не кто-нибудь, врач уверял! — что между мозгом обезьяны и нашим почти нет разницы. Мы просто не можем не подражать. Подражаем нашим мужьям в первый месяц после свадьбы, если любим их, потом нашим любовникам, нашим приятельницам, нашим духовникам, если они благообразны. Начинаем думать и говорить, как они, перенимаем их словечки, жесты, всё, всё! Ну, не глупо ли!

Словом, если мне очень хочется что-нибудь сделать, я это делаю, вот и все.

И я решила: дай-ка я попробую на ком-нибудь одном, на одном-единственном, посмотрим, что получится. Чего мне бояться? Решительно нечего! Мы всего-навсего обменяемся улыбками, и больше я никогда его не увижу, а если и увижу, он меня не узнает, а если узнает, я, черт подери, отопрусь!

И я начала выбирать. Мне хотелось испробовать на ком-нибудь очень-очень привлекательном. Вдруг вижу — идет высокий блондин, молодой, красивый. Мне нравятся блондины, ты это знаешь.

Я смотрю на него, он смотрит на меня. Я улыбаюсь, он улыбается. Я делаю знак головой, еле-еле заметный, а он в ответ кивает и — подумай, дорогая! — входит в дом, в нашу парадную дверь!

Ты просто представить себе не можешь, что тут со мной сделалось! Я чуть с ума не сошла. Как я испугалась! Подумай, что было бы, если бы он заговорил со слугами! С Жозефом, который так предан моему мужу! Жозеф несомненно решил бы, что я давным-давно знакома с этим господином.

Что мне было делать? Ну, скажи: что было делать? А он вот-вот позвонит в дверь, сейчас, сию секунду. Что было делать? И я решила, что лучше всего самой побежать ему навстречу, сказать, что он ошибся, умолить его немедленно уйти. Он сжалится над женщиной, над слабой женщиной! И вот я мчусь к дверям и открываю их в тот самый миг, когда он протягивает руку к звонку.

Вне себя я начинаю лепетать:

— Уходите, скорей уходите, вы заблуждаетесь, я порядочная женщина, я замужем. Это ошибка, чудовищная ошибка, я обозналась, приняла вас за одного своего знакомого, вы очень похожи на него. Умоляю вас, сжальтесь надо мной.

А он, дорогая, смеется в ответ и говорит:

— Добрый день, кисонька! Можешь не продолжать, я и без того знаю все наизусть. Ты замужем и, значит, берешь не один луидор, а два. Что ж, два так два. Идем, покажи мне дорогу.

И он отстраняет меня и захлопывает входную дверь, а я стою и от страха слова не могу вымолвить, и тогда он целует меня, обнимает за талию и ведет прямо в гостиную — я впопыхах не прикрыла туда дверь.

Он начинает все разглядывать, точно оценщик, и говорит:

— Н-да! А у тебя и впрямь очень мило, даже просто шикарно! Здорово тебя, должно быть, припекло, если ты взялась из окна промышлять!

И тогда я снова начинаю умолять:

— Уходите, пожалуйста, уходите! Сейчас вернется мой муж! Я жду его с минуты на минуту, он всегда приходит в это время. Клянусь вам, что вы ошиблись!

А он совершенно спокойно отвечает:

— Брось, милочка, эти штучки. Вернется твой муж — что ж, дам ему сто су, пусть посидит в кабачке напротив.

Потом он видит на камине фотографию Рауля и спрашивает:

— Это и есть твой... твой, так сказать, муж?

— Да, это мой муж.

— Ну, и мордоворот! А это кто? Одна из твоих товарок?

Это он о твоей фотографии, дорогая, знаешь, той, где ты в бальном платье. Я уже совсем не помнила, на каком я свете, и пролепетала:

— Да, это одна из моих товарок.

— Премиленькая. Непременно познакомь меня с ней.

А часы начинают бить пять, и в половине шестого вернется, как всегда, Рауль! Что, если этот господин не уйдет до его возвращения, ты только вообрази! И я... я... потеряла голову... ну совсем потеряла... и решила... решила... что уж лучше... избавиться от него... и как можно скорей... Чем быстрее я с этим разделаюсь... Ну, ты понимаешь... и... и... словом, раз ничего другого не оставалось... а ведь не оставалось, пойми, дорогая... без этого он ни за что бы не ушел... И я... я... я заперла дверь гостиной на задвижку... Ну и все!

Уткнув голову в подушку, маркиза де Реннедон начала хохотать, безудержно хохотать, так что кровать тряслась.

Потом, переведя дух, спросила:

— А он хотя бы красивый?

— Очень.

— Так в чем же дело?

— Но... Но... дорогая, понимаешь... он пообещал вернуться... завтра... в такое же время... и я... я просто в ужасе... Ты не представляешь, какой он несговорчивый... и упрямый. Что делать? Скажи, что мне делать?

Маркиза села в кровати — сидя ей легче было размышлять. После паузы она изрекла:

— Устрой, чтоб его арестовали.

— Арестовали? — ошеломленно повторила баронесса. — То есть как? Ты понимаешь, что говоришь? Устроить, чтоб его арестовали? Но на каком основании?

— Это проще простого! Пойдешь к комиссару полиции и заявишь, что вот уже три месяца, как тебя преследует какой-то субъект, что вчера он нагло ворвался к тебе и грозил прийти на следующий день, и вот ты требуешь, чтобы власти оградили тебя от него. С тобою пойдут двое полицейских и арестуют его.