Знак кровоточия. Александр Башлачев глазами современников - [27]

РИММА ПОЛЯНСКАЯ: Обычно он был очень легким в общении и каким-то светлым. Сейчас думаешь и себе удивляешься: будучи на третьем курсе, не просто обратить внимание на какого-то первокурсника, не просто его имя запомнить, а держать его почти в друзьях! По крайней мере, в нашу двести шестую комнату в общаге он приходил запросто. То ли перекусить, то ли пошушукаться с Самигуллиной на тему собственных опусов. Теперь можно гордиться тем, что свои первые стихи на рецензию он отдавал именно нашей Иринке Самигуллиной. Так все совпало… Он был деликатен и очень естественно интеллигентен. Не рисовался, это не бросалось в глаза. С ним было интересно, поскольку Сашка был умен. Легко, потому что не надо было напрягаться в ожидании подвохов или не всегда уместных шуток. Удобно, потому что, повторю, он был деликатен, и очень чутко чувствовал даже самые сверхтонкие ситуации.

Не давая в ту пору себе отчета, наверное, мы его уважали. Потому что даже прозвище к нему не прижилось: Башлык не Башлык… Он оставался просто Сашкой. Он быстро рос, поглощая из окружения все необходимое. И на его втором курсе мы, как ступенька, были ему уже не так необходимы. Сашка был легче нас, поэтому поднимался выше. Он ушел в музыку, во все более серьезные стихи. У него появился другой круг общения, с более зрелой, необходимой для Сашки почвой. А раньше, да: если не общага, то пищевой техникум - наши ребята там работали сторожами. Их на ночь закрывали на клюшку, но мы проникали туда через окно, уже почти ночью, и на огромной сковороде жарили картошку. В общем, праздник живота! Однажды с нами туда попал и Сашка. Одного обжорства, по обыкновению, ему оказалось мало. Он откопал поварской колпак, напялил его и давай позировать за кассой. Еще он надевал и курточку беленькую, но на фото такого уже нет…

Пронеси, Господи, любить гения

МАРИНА ШНАЙДЕР: Многие выдающиеся люди были эгоистичны к своим близким, к тем, кто их любил. Я считаю это несправедливым, особенно по отношению к женщинам. Пронеси, Господи, как говорится, любить гения. Надо любить надежных и заботливых мужчин. Просто мужчин. Не надо гениев! Но сердцу не прикажешь. Девочки нашего Сашу любили и страдали. Была одна такая девочка, которая в нем просто растворилась. Старалась ему во всем угодить, помочь по хозяйству - с уборкой, со стиркой. Конечно же, он ее не заставлял, не приказывал. Она была рада стать для него рабой. А он, богемный человек с тонкой организацией души, жил в своем мире, и страдал своими страданиями. Сам по себе. Нормальный человеческий эгоизм.

Он не был «исусиком», мог зло пошутить, «подколоть». Я думаю, в душе он был циником. Однажды он писал интересный материал, о том, как в сроки не был сдан пляж, так необходимый горожанам, или о том, что на каком-то там пляже были беспорядки, и не было условий для культурного проведения выходных. Саша сделал интервью с трудящимися. Все трудящиеся ему рассказывают, какая эта беда - плохой пляж. Саша им подыгрывает: «Да, непорядок, куда власти смотрят!» Под занавес одна девушка начала городские власти шпынять, а Сашка ей и говорит: «А вот вы, девушка, конфетку кушали, а куда фантик бросили? А ?! Под ноги!»

Мы все были простыми советскими детьми, несмотря на возраст. А он был другим, он был из тех, кому дано было родиться взрослым, у него от природы был другой ум, другое мышление. Это не его заслуга, и не его беда, он таким родился. Он свой срок жизни быстро отмотал. Живешь-то пока есть интерес, а ему быстро неинтересно стало. Ему это коллективное стадо, в которое сбивали нас в университете, было просто по колено. Мы все «один за всех и все за одного», а он - сам по себе. У него на лице было «отсутствие присутствия». Он здесь, а мысли его далеко не здесь. Где? А кто его знает.

МАРИНА ПАРШУКОВА: У него всегда была некая своя территория, он очень в этом нуждался. В общежитии, где все жили человека по четыре в комнате, он выкроил себе пенальчик, где хранились швабры и различная хозяйственная утварь, и как-то переоборудовал его себе под жилье. И жил там один. Но у него там были постоянно девушки. Да, девушки его просто обожали, не только однокурсницы, но и со старших, и с младших курсов, все поголовно влюблялись в него. Ревновали друг к другу, и это происходило постоянно, на протяжении всего периода обучения, настолько он их в себя влюблял.

ВИКТОР МЕЩЕРЯКОВ: Хотя Саша и был легок в общении и вел себя непосредственно, в свой внутренний мир он не пускал никого. О своих любовных похождениях никому не рассказывал, хотя и не скрывал своих пассий. Его подруги чем-то походили друг на друга своей худощавостью, ниспадавшими русыми волосами и удлиненным овалом лица. Они отдаленно напоминали Николь Кидман в молодости.

СЕРГЕЙ СОЛОВЬЕВ: Одиночка… Вот пример: мы тогда играли на свадьбах, у нас был вокально-инструментальный коллектив, и вот как-то заболел ударник. И я предложил Саньке: «Пойдем к нам. Умеешь играть?» Он говорит: «Не вопрос!»

Он очень хорошие рисунки стучал, но при этом сбивал нам такт. Тогда я понял, что с ним работать нельзя. Он не коллективный человек, он - автор. Нельзя с ним играть на свадьбах! Саша сбивался с ритма, потому что у него в голове была своя музыка. Он так решил! Он - солист! И это было видно с самого начала. Причем он такой солист, что его вообще не колышет, кто там за ним рядом стоит, кто подыгрывает. Один играл… Он - такой солист, который никому не мешает. Вам не нравится со мной играть - я отойду.