Знак драконьей крови - [7]

Норисса не ответила ей сразу, однако уже уходя, она задержалась в дверях и сказала:

- Завтра утром я навсегда уйду отсюда. У меня нет никаких родственников и нет семьи, и этот дом будет стоять пустым. Можешь взять себе все, что останется здесь после меня. Хочешь - уходи, а хочешь оставайся здесь.

С этими словами Норисса опустила занавеску и оставила Эдель стоять с разинутым ртом посреди своего новообретенного богатства.

Большую часть ночи Норисса шагала по дому из стороны в сторону, часто останавливаясь возле стола, чтобы бросить взгляд на медальон и снова восхититься красотой тонкой и изящной работы. Однако ей больше не хотелось испытать на себе его силу. И медальон так и лежал нетронутым на столе, в то время как в голове Нориссы один вопрос сменялся другим.

Что это была за странная сила, которой обладал таинственный символ? Почему умершая колдунья была так уверена в том, что Норисса отправится в путешествие вместо нее? Почему именно в Таррагон?

Последнее название снова напомнило Нориссе об одиночестве, с которым она так долго и безуспешно боролась. На память снова пришли рассказы матери, которые она слушала долгими зимними вечерами, когда они усаживались расчесывать длинную шерсть сирре для прядения или когда раскладывали на летнем солнцепеке корни шаабы для просушки.

Она вспоминала и рассеянный, устремленный вдаль взгляд матери, который появлялся всякий раз, когда она начинала рассказывать о суете и суматохе, царивших на оживленных базарах портового городка. Нориссе нравились эти рассказы, и сам город тоже нравился. Еще бы! Ведь он мог похвастаться сразу тремя оживленными рынками: рынком Клер, рынком Стен и рынком Лонт, называвшимися так в соответствии с названием дороги, которая подходила к городу в этих местах. Нориссе хотелось также увидеть, как входят в гавань гордые колеассы из Молевии, их борта, разрисованные странными разноцветными символами, чтобы отогнать злых морских демонов, их трюмы, набитые диковинным иноземным товаром. Но больше всего интересовали маленькую Нориссу равнины Бада-ши. Живя в окружении высоких гор, Норисса не могла себе даже представить ничего похожего на бесконечные травостойные луга, где родилась и выросла ее мать.

- Между Таррагоном и горами, - рассказывала мать, - куда бы ты ни взглянула, везде - до самого горизонта - ты увидишь безграничное море волнующейся травы.

А если случалось так, что ее рассказ слышал и отец, то мать улыбалась и прибавляла:

- Совершенно не на что было там поглядеть, разве что на редкое деревцо сайма или на приезжего охотника, весьма самодовольного при том.

И тогда оба улыбались друг другу, вспоминая старую историю о том, как молоденькая Рина три года кряду смотрела, как красавец-охотник с гор проезжает равнинами в Таррагон, чтобы принять там участие в состязаниях лучников. На третий год она уехала с ним в качестве его жены.

Норисса смахнула с глаз выступившие слезы, вызванные этими воспоминаниями. "Ты больше не ребенок, и слезы никак не изменят прошлого", - выбранила она себя, но ее храбрые слова странно и неубедительно прозвучали в пустой комнате.

Она пыталась убедить себя в том, что, быть может, поездка в Таррагон может служить каким-то оправданием ее поспешного отъезда. Она надеялась, что увидев хотя бы этот небольшой кусочек огромного мира, она сможет в конце концов решить, в каком направлении должна протекать ее дальнейшая жизнь. "Я не знаю, где в этой жизни найдется место для дочери охотника, подумала она, - я найду его или сама выстрою это место".

Кроме того, она продолжала чувствовать неясное влечение, которое звало ее на восток. Таррагон также располагался к востоку от гор, и она надеялась, что, доставив амулет кому-то неведомому на базарной площади, она заодно узнает что-нибудь о голосе, который звал ее по ночам.

Норисса продолжала спорить сама с собой чуть ли не до самого утра, пока сон не сморил ее на скамеечке перед очагом. Когда она проснулась, серый рассвет надвигался с востока и ночное небо посветлело. Норисса встала со скамьи и потянулась, чтобы размять затекшие в неудобном положении ноги. Взгляд ее снова упал на украшение на столе. На какой-то миг ей показалось, что крошечный дракон пошевелился. Норисса затрясла головой, пристально вглядываясь в золотую фигурку, но дракон оставался неподвижен, а алый камень в центре круга тускло блестел, ничем не напоминая вчерашнюю живую капельку.

Норисса протерла глаза, изгоняя с ресниц последние остатки налипшего сна, и снова раздула в очаге огонь, часто и с беспокойством оглядываясь на медальон. Она как раз заваривала свежий чай, когда Эдель появилась из спальни, завернувшись в одеяло. Поколебавшись, она несмело улыбнулась и села у огня рядом с Нориссой. Помолчав, она спросила:

- Ты правду сказала вчера вечером, когда говорила, что я могу владеть всем этим?

- Конечно, матушка, мое предложение было искренним. Если ты решила остаться здесь, то я схожу добуду ярья, чтобы у тебя было мясо на первое время.

Эдель отвернулась к огню, чтобы скрыть слезы радости:

- Я остаюсь.

Норисса надела свой охотничий плащ, захватила лук и колчан со стрелами и выскользнула из домика. Небо быстро светлело, но в лесу под деревьями еще лежала густая тень, и Норисса в мгновение ока растворилась в этом таинственном полумраке.