Знак D: Дракула в книгах и на экране - [9]

Преследователи решают разделить силы: Ван Хелсинг и Мина поездом направляются в город Верешти, откуда на экипаже следуют к перевалу Борго; Джонатан и Артур покупают паровой катер и поднимаются по течению притока Дуная Сирета, в который впадает «огибающая перевал Борго» река Бистрица. Доктор Сьюард и Квинси Моррис проделывают тот же путь в запряженном шестеркой лошадей экипаже. По мере приближения Ван Хелсинга и его спутницы к замку Дракулы воздействие профессора на Мину ослабевает. Наконец 5 ноября они достигают замка; ночью профессор помещает Мину в центр круга и защищает ее Святыми Дарами от появившихся из туманной ночи трех вампиров-сестер. Оставив Мину спящей в священном круге и вооружившись кузнечным молотом, Ван Хелсинг направляется в замок. В часовне он обнаруживает три гроба с женщинами-вампирами; каждой из них профессор вколачивает в грудь осиновый кол и отсекает голову. «Еще один гроб был величественнее остальных, колоссальных размеров и благородной формы. На нем было написано только одно слово: ДРАКУЛА. Вот оно, логово «не-мертвого», которому столь многие обязаны погибелью души!» В пустой гроб профессор бросает несколько облаток, «изгоняя «не-мертвого» оттуда навсегда». Днем 6 ноября Ван Хелсинг и Мина видят сквозь буран, как группа цыган на повозке везет ящик с Дракулой. Наперерез им бросаются подоспевшие Артур, доктор Сьюард, Квинси Моррис и Джонатан Харкер. Неизвестно откуда сбегаются волки. В схватке смертельно ранен Моррис, но цыгане отступают. В лучах заката Мина видит «графа, лежащего в ящике на земле. Он был смертельно бледен, точно восковая фигура, а красные глаза сверкали местью. Глаза его смотрели на заходящее солнце, и ненависть в них переходила в торжество». Джонатан перерезает Дракуле горло, а Квинси Моррис из последних сил пронзает вампиру ножом сердце. «Тело графа распалось в прах и исчезло. В последний миг лицо его обрело выражение мирного покоя».

Эпилог книги написан через семь лет Джонатаном Харкером. Сын Джонатана и Мины родился в годовщину смерти Морриса, и, несмотря на то что ребенок назван именами всех друзей своих родителей, отец и мать кличут его Квинси. Чета Харкеров вновь совершает путешествие в Трансильванию: «Все следы былого уничтожены. Но замок возвышается, как и раньше, над огромным пустым пространством».

Британские критики и читатели приняли книгу Стокера в целом благосклонно, однако современные исследователи считают, что через столетие — таково уж свойство этого произведения — оно воспринимается со значительно большим интересом, чем в ту пору, когда было создано. В конце XIX века никто не мог подумать, что «Дракула» станет самой тиражной книгой после Библии, а ее герой — вторым после Шерлока Холмса литературным героем по числу экранизаций в мировом кино. Между тем культурологи утверждают, что это именно так. А в викторианской Англии публикация романа Стокера лишний раз подчеркнула злободневность загробной тематики. В том же году лондонский бомонд любовался картиной «Вампир» (правильнее было бы «Вампирелла») кисти Филипа Берн-Джонса. Художник в неземном виде изобразил предмет своего земного влечения, красавицу актрису Патришу Кэмпбелл, склонившуюся над телом молодого любовника. Редьярд Киплинг откликнулся на появление работы Берн-Джонса одноименным с художественным полотном стихотворением, в котором речь шла не столько о жажде крови, сколько о входившем в моду поствикторианском образе фатальной женщины-вамп. Мода задержалась надолго и стала международной: бескровные лица, таинственный призыв в горящем взоре, белые одежды, чувственная анемичность превратились в знаки дамской привлекательности. В 1910-е годы кинематограф откликнулся на этот потусторонний сексуальный призыв серией немых лент. Упомянем фильм Робера Виньола «Вампир» (вновь вернее было бы «Вампирелла») 1913 года и сериал Луи Фейяда «Вампиры» 1915-го. В последнем главную роль певицы кабаре Ирмы Веп (Irma Vep — анаграмма слова vampire) сыграла самая модная парижская актриса тех лет Мюзидора. Сериал Фейяда эксплуатировал не роман Брэма Стокера, а всего лишь модное словечко: «вампирами» называла себя неуловимая банда злодеев.

Новый стандарт девичьей сексуальности установила картина Филипа Берн-Джонса «Вампир»: первая женщина-вамп мировой истории.

Последний период царствования Виктории, британский fin de siecle, совпал с очередным всплеском национальных выступлений в Ирландии. В год выхода «Дракулы» в Лондоне чествовали императрицу в связи с невероятной — шестидесятой — годовщиной ее вступления на престол, а ирландские политические организации отмечали пятидесятилетие трагедии Великого голода. Историки указывают на двойственность этого периода в развитии Британии; некоторые литературоведы уверены, что эта двойственность определила метафизический фон «Дракулы». Отсюда, в частности, и захватившее не одного только Брэма Стокера светское увлечение паранормальными явлениями, гипнотизмом, столоверчением, общением с душами умерших. С одной стороны, закат столетия, с другой — заря новой эпохи; неопределенность, зыбкость, неуверенность во всем. Отголоски этих общественных настроений слышны и в романе о Дракуле: Люси Вестенра так же мучительно балансирует на грани болезни и выздоровления, как граф-вампир существует в нейтральной полосе между жизнью и смертью.