Хутор Ближний. 1912 год
Жизнь всегда близится к концу. С самого начала она уже идет к завершению. Рождение жизни — это начало ее конца. У нее нет определения, середины. Потому что никто не знает, где она — середина жизни?
Не знал этого и Филипп Одинцов. В двадцать пять лет он решил, что так же беспомощен и одинок, как и каждый рожденный младенец. И что у него сейчас — середина жизни или ее начало?
Похороны деда, единственного родного для Филиппа человека, который вырастил его и воспитал, научил всему, что знал сам, взяла в свои опытные руки тетка Глаша, дочь деда Игнатия, сестра покойной матери Филиппа. Она видела, что Филипп подавлен и не помощник ей.
— Ты ужо не горюй, — успокаивала она его между делом, — не замыкайся в себе. Сколько у тебя дел еще на свете! Ты о людях помни, что деда чтили и уважали. От тебя они того же ждут.
Филипп молча выслушал слова тетки и тяжело вздохнул.
— Тетя Глаша, как же я теперь? — спросил он скорее для того, чтобы услышать подбадривающие слова.
— Как это — как? — вмешался грузный и серьезный муж тетки Павел. — Дело лекарское знаешь, учить тебя не надо. Вот и будешь людям помогать, пока… до весны. А там сам решай — или в город учиться пойдешь, или здеся останешься.
— Да и что тебе в городе-то делать? — поддержала разговор Глаша. — Делу-то знахарскому, чай, с детства обучен. Люди тебе верят, как и деду.
— И я про то же, — попытался оправдаться Павел за свою спешную отправку племянника в город, — я просто поддержать его хочу, ежели не захочет он тута оставаться.
Филипп с благодарностью смотрел на своих родных. Да, настало время и ему всерьез задуматься над своей жизнью.
«Что же мне делать? И решать я должен сам, а не сваливать свои заботы на плечи родных, у которых и так забот хватает. Вот и дочь их, Ольга, уже невеста на выданье, Олегу пятнадцать скоро. До меня ли им?» — думал Филипп.
Еще при жизни деда он мечтал попасть в Москву и служить императору Николаю II, но теперь понял, что дед завещал ему не только свой дар и талант врачевателя, но и долг перед людьми, которым нужны помощь и забота. Игнатий так и жил, отзываясь на любую просьбу страждущих. Но была у Филиппа тайная мечта — он хотел увидеть знаменитого Григория Распутина и, возможно, чему-нибудь поучиться у него. Но мечта оставалась мечтой, и вдвойне было грустно и печально Филиппу — и от смерти деда, и от своих несбыточных желаний.
— Ты, может, у нас поживешь? — осторожно спросила Глаша.
— Нет, тетя, спасибо. Я пока в дедовой хижине обоснуюсь. Привыкнуть надо к тому, что деда не стало, а то так и буду сюда душой рваться, а потом горевать.
— Да ты сильно-то не переживай! — хлопнул его по плечу Павел и вышел.
Павел понимал, как трудно терять единственного родного человека. Ведь с самого малолетства Филипп на руках деда вырос. После того как его родители умерли от какой-то болезни, стал дед сам лекарить и внука больного на ноги поставил. Вот Филипп и стал единственным наследником небогатого Игната.
Глаша после смерти своей сестры так и не стала ближе к отцу, не могла забыть, что по его вине умерла их матушка. Не повез он ее тогда к повитухе, решил сам роды принять у жены своей, что была беременна третьим ребенком. И мальчик новорожденный, и мать умерли тогда. Остались Глаша и Геля на руках стареющего Игната.
Тогда жизнь повернулась к ним черной стороной. Еще отец деда завещал своему сыну наследовать фамильное умение — лечить от всякой хвори людей, но Игнат отказался от этого, предпочтя знахарству военную службу. Из-за этого подзабыл он, чему учил его отец, и не смог спасти свою жену, мать Глаши и Гели, а потом и дочь свою, Гелю, матушку Филиппа, тоже от смерти не уберег. И опять оттого, что не усердствовал в своем предназначении, не слушал советов отца своего, хотя знаков ему было в жизни немало.
Только после смерти Гели и болезни Филиппа дед Игнатий вернулся к знахарству, обучился всему не хуже, чем монах в обители своей.
Об отце Филиппа не знал никто. Кто он был? Как звали? Никому Геля открыться не могла, с кем согрешила и кто отцом Филиппа стал. Даже перед смертью тайны своей не раскрыла никому, как ни просил ее отец. А сестре, похоже, шепнула, но клятву взяла с нее страшную. Да и никто об их последнем разговоре не ведал.
