Знаешь, сколько опало во сне лепестков... - [23]
В конце летних каникул началось распределение на практику, я попросила папу, чтобы он воспользовался своими бескрайними связями и устроил меня в Шанхай. Я больше не могла оставаться в Пекине — ещё чуть-чуть и я бы точно здесь умерла.
В день, когда я паковала чемоданы, мне позвонила Вэньцзин. Сначала мы обе молчали, мне на сердце стало не по себе, но потом Вэньцзин вздохнула и сказала: "Ну ты и сучка, взяла и уехала, где твоя доброта?" Услышав эти слова, я сразу разразилась плачем, потому что, если она так говорит, значит она меня простила. Я рыдала, не останавливаясь, казалось, что скоро выплачу все лёгкие. Вэньцзин застучала руками и ногами: "Не реви! Нет! Мне лучше, чтоб меня ножом резали, чем твой слышать!" Потом она сказала: "А ты жестокая: разбила цветочный горшок о голову Лу Сюя, а он с окровавленной головой продолжал стоять под окнами и ждать тебя, но потом упал без сознания, и только местные тётушки утащили его в больницу". Я почувствовала, как будто моё сердце полоснули бритвой.
Вэньцзин сказала, что она простила меня, потому что она знала, что всегда притворялась нежной девочкой перед Лу Сюем, и влюбился он не в настоящую Вэньцзин, поэтому она решила, что лучше будет остаться свободной. И в конце она сказала: "Линь Лань, похоже, этот говнюк и правда тебя любит".
25
В день отъезда меня, словно какую-то госкомиссию, провожала целая толпа. Увидев, что Лу Сюй не пришёл, у меня на сердце стало пусто, как в холодном здании аэропорта. Он, наверное, сейчас лежит, обвязанный бинтами, в больнице. Я недолго побесилась, прощаясь с Вэйвэй, Байсуном и Вэньцзин, затем повернулась и пошла к посадке. Я ушла твёрдой поступью, ни разу не обернувшись.
Перед самой посадкой раздался сигнал телефона. Пришло сообщение от Лу Сюя.
"Я стоял позади в терминале, если бы уходя ты обернулась, то сразу увидела бы меня. Я думал тебе будет жаль расставаться, но ты так и ушла, ни разу не обернувшись".
На входе в самолёт бортпроводница вежливо попросила меня выключить телефон. В момент, когда нажала на кнопку выключения, из моих глаз хлынули слёзы, словно разлившиеся воды Хуанхэ. Я вдруг вспомнила похвалу, которой меня удостоил Лу Сюй: "Неиссякаемый креатив, словно разлившиеся воды Хуанхэ".
Самолёт с монстроподобным рёвом устремился в небо, я упёрлась головой в иллюминатор и забылась и проспала до самой посадки. Мечась во сне, я опять увидела молодых Гу Сяобэя, Вэйвэй, Вэньцзин, Байсуна. Я увидела нас во время учёбы в старшей школе — банда разнузданных и высокомерных подростков. Мы бушевали и буянили до слёз и крови, и солнце во сне светило невыносимо ярко. Только я видела печаль и тоску, которые беспрестанно в беспорядке развеивал ветер, словно лепестки, и числа их было не счесть. Во сне я так и не увидела Лу Сюя, я не могла вспомнить его лица.
Самолёт вошёл в облака и, ударившись о них, разбрызгал мои слёзы на девятикилометровой высоте.
26
Уж не знаю, то ли мне показалось, то ли из-за того, что Шанхай находится вблизи моря и там часты сильные ветра и тайфуны, но во время снижения я чувствовала, как самолёт бросало в разные стороны, а, коснувшись земли, он стал подпрыгивать, словно машинка на детском аттракционе. Боль, переполнявшая меня на высоте, ещё не до конца рассеялась, и мне пришла в голову циничная мысль, что я была бы чертовски рада, если бы этот самолёт, наконец, разбился. Вэньцзин и Вэйвэй, конечно, будут по мне лить реки слёз. А вот насчёт трёх уродцев — Гу Сяобэя, Байсуна и Лусюя — я не так уверена.
Выйдя из самолёта, я включила телефон, и одно за другим он принял пять входящих сообщений, от вибрации которых у меня онемела рука. Все они были от Спички. Одно из них меня выбило из колеи: "Ты чё ломаешься, как девочка?! Рассказала бы что-нибудь, повеселила бы старую!"
Мы учились со Спичкой в первой ступени средней школы. Я, Байсун, Вэйвэй и другие беспредельничали, как будто были в танке, и никого не боялись. Никого кроме неё. Например, на первый взгляд всем казалось, что круче нас с Вэньцзин только горы, на самом деле мы были остры только на язык, типичные бумажные тигры. Как максимум, пластиковые. Все называли нас ягнятами в волчьей шкуре, лишь Гу Сяобэй всё время повторял, что мы волки в бронежилете. Но очень пушистые. Вэйвэй по сравнению с нами действительно повидала мир и прошла немало жизненных бурь, но она и рядом не стояла со Спичкой. Мама Спички умерла, когда рожала её, поэтому ей отец люто её ненавидел (уж не знаю, какая здесь логика), каждые три дня задавал ей лёгкую трёпку, каждые пять дней бил по-настоящему. Но Спичка с самого детства была стойкой, как тушь Maxfactor. Обычно дети на всю округу кричат, что им больно и уже ревут во всю, когда взрослый ещё только замахнётся на них. В этот момент вся округа сбегается посмотреть, не случилось ли чего, и взрослому уже неудобно ударить ребёнка. Например я и Вэньцзин такими и были, если так подумать, то мы с детства были хитрыми обманщицами и ничего не боялись, и становится понятно, почему Гу Сяобэй называл нас пушистыми волчатами в бронежилете. А вот Спичка не плакала, даже если её избивали до полусмерти. Она просто смотрела на отца взглядом, подобным кинжалу, и ждала, пока отец устанет её бить, а потом вставала и холодно ему усмехалась. В 15 лет Спичка ушла из дома и скиталась по подворотням, в то время как мы с Вэньцзин и Байсуном беззаботно тусовались в школе. Уходя из дома, Спичка напоследок сказала отцу: "Ты просто мудак".
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.