Змея - [13]

Когда Мириам стала натягивать чулки, я подумал: все, праздник окончен.

Где ты научился всем этим штукам? спросила она. Сам придумал, ответил я. Конечно же, я имел в виду систему, потому что все остальное старо как мир. А вот идею музыкальной системы я действительно вынашивал долго, и подбор схемы был плодом моих исследований: я прослушал сотни радиопередач и грамзаписей. Иногда, сидя в концертном зале, я делал пометки в блокноте, изучал, можно сказать, азы музыки. Обычно люди сначала делают, а потом думают. Я — нет. Я редко делаю что-нибудь, не обдумав предварительно все как следует.

Значит, мозг у тебя всегда в работе, сказала Мириам. Всегда, ответил я. И ты не устаешь?

Я действительно часто устаю, можно сказать, не знаю отдыха ни днем, ни ночью, потому что голова продолжает работать даже во сне, у нее не бывает перерыва, только поспевай за ней. Со стороны это незаметно: я кажусь самым обыкновенным торговцем марками, но ведь и торговец марками может парить в мыслях, потому что мозг его живет самостоятельно и мысли рождает самостоятельные. И потому торговец марками может быть кем угодно — Королем, Ученым, Святым, Императором, а при желании даже папой римским. Ну и конечно, Распутником, Донжуаном. Но со стороны ничего не заметно, не заметно разницы между одним и другим, со стороны никогда ничего не видно.

Мириам стояла передо мной полностью одетая. Одетая женщина смотрится совсем по-другому, если ты ее видел голой. И вот теперь она стояла в юбке из шотландки, в нейлоновых чулках, с ниткой жемчуга от Диора, браслетом, ну и всем остальным. Элегантная.

Я провожу тебя, сказал я. Но она хотела вернуться домой на такси. У меня перед магазином стояла машина, так нет же, она не пожелала, чтобы я ее проводил, не хотела, наверное, чтобы я узнал ее адрес. Я предпочитаю такси, сказала она. И все. Перешла через дорогу, взяла на стоянке такси и уехала. Я снова опустил жалюзи и лег спать.

В тот период я начал стесняться своих марок, да и себя самого. Иногда я целый день сидел за прилавком и не осмеливался выглянуть на улицу. Грубил клиентам. Насмехался над ними. Ах, вы филателист, собираете коллекцию? спрашивал я. Клиент отвечал: да. Молодец, говорил я. Тот смотрел на меня недоуменно. Поздравляю, говорил я ироническим тоном. А и меня спрашивали о цене, я отвечал: полкило миллионов. Иклиент начинал сердиться. Иногда, правда, попадались очень уж терпеливые, они слушали меня, улыбались и уходили, поблагодарив. Неизвестно за что. Но чаще клиенты уходили разъяренные, поклявшись, что ноги их больше не будет в моем магазине. Некоторые громко хлопали дверью. Что за хам? говорили они, что за идиот! А я помалкивал. Больше они не приходили. Мне же только этого и надо было.

Я заработал порядочно денег (миллионы наличными) благодаря тому, что сумел использовать миссионерские организации. Я ходил туда и копался в картонных коробках, набитых китайскими и африканскими марками, покупал их пригоршнями, на вес, за сотни лир, а перепродавал школьникам за тысячи с помощью служителей, получавших от меня свою долю. Сбывал я марки и в другие магазины, так как миссионерские каналы оказались неиссякаемыми. Хороший был у них товар, даже отличный. Миссионеры поддерживают связи со всеми странами мира, особенно с Китаем и Африкой. Ну и с Индией, Австралией, Южной Америкой — в зависимости от того, что это за миссионеры и из какой они миссии. Я приходил в одну большую миссионерскую организацию, которая находится за церковью Сан-Джованни ин Латерано, и говорил их руководителю: пусть вам присылают марки, я буду у вас их скупать, а вырученные деньги вы можете пустить на благотворительные цели или на что другое. Вот так, благодаря этим махинациям с миссионерами и миссиями, я сделался чуть ли не самым крупным торговцем марками в столице.

Марки заполнили все мои дни, всю мою жизнь, но какое значение они имели для меня лично? Почти у всех вещей есть еще какое-нибудь другое значение, взять хотя бы те же миссии и миссионеров. Но марки? О деньгах в данном случае речи нет. Маленькие бумажные прямоугольнички бывают не только некрасивыми на вид, но иногда даже безобразными. Грубые цвета, классический рисунок. Цена их возрастает благодаря какому-нибудь дефекту, говорил я себе, опечатке, например. Представление о ценности в нашем деле нередко определяется отрицательным качеством. Я начал ненавидеть и филателистов, и коллекционеров вообще, и даже само понятие — коллекционирование. Можно ли было с такими настроениями рассчитывать на успешную торговлю? Я запустил свой бизнес, продавал марки случайным покупателям, сам не проявлял никакой инициативы, миссионеры искали со мной встреч, а я не поддавался, решил продолжать торговлю пока не распродам все, а потом сменить работу. Иногда, я уже говорил об этом, моим клиентам доставались от меня и насмешки, и грубости.

Средства у меня имелись, я мог смотреть в будущее спокойно, но голова была занята совсем не будущим. Не исключено, что в конвертах из вощеной бумаги была даже какая-нибудь совсем редкая марка, но думать об этом не хотелось. С марками — все, говорил я себе. Я стал часто опускать жалюзи и бродить по городу в надежде открыть для себя что-то новое, но что именно, мне пока было неясно. Потом я увлекся пением, встретил Мириам. И едва не сорвался в полет с холма Джаниколо — совсем как однажды в спортзале Фурио Стеллы. В таком вот настроении я совершал долгие пешие прогулки по набережной Тибра, время от времени перегибался через парапет, смотрел на бегущую внизу воду, снова принимался ходить, потом опять смотрел вниз. Птицы пролетали у меня над головой. И самолеты тоже. Не моя ли профессия прижимает меня к земле? И все эти марки! Ну может ли летать торговец марками? Вот в чем вопрос. Может он оторваться от земли и парить в воздухе? Может торговец марками летать над крышами и куполами? Скорее уж полетит какой-нибудь нищий, говорил я себе, или возница, монах, студент.