Змееносец - [26]

Король весело рассмеялся.

- Вы же мэтр! Ведете борьбу с самим Великим магистром. Наколдовали бы себе молодость и красоту. Или все-таки есть что-то, что вам не подвластно? – Мишель резко оборвал смех и посмотрел Петрунелю прямо в глаза.

- Вы говорите о материях, в коих ровно ничего не понимаете, Ваше Величество. Закон жизни и магии, как черной, так и белой, гласит: функционирующая в замкнутой системе энергия не появляется из ниоткуда и не исчезает в никуда. Проще говоря, где-то убыло, где-то прибыло. И если я, к примеру, скошу себе десяток-другой лет, то неизвестно, чем это мне грозит. А перемещения во времени – способ проверенный, надежный. Ну, забросило кого-то на пару дней в Трезмон на восемь столетий назад, пока вы здесь. Так в День Змеиный все на место станет, Ваше Величество.

- Вы правы. В День Змеиный все станет на свои места. И мы с вами вернемся к нашей увлекательной беседе о законах жизни и магии. Вам осталось подождать совсем немного.

- Меня не беседы интересуют, а ожерелье роде де Наве, сир! Я буду ждать, но времени все меньше, - Петрунель приподнял полы своего плаща, словно намереваясь уходить, но вдруг остановился. – Позволите на родственных началах дать вам последний совет, Ваше Величество?

- Прошу вас! – скрестил на груди руки король.

- Не влюбляйтесь в нее. Она останется здесь, а вы вернетесь в свой славный двенадцатый век. Нет ничего ужаснее для подданных несчастного влюбленного на престоле.

Петрунель рассмеялся скрежещущим смехом и исчез в темноте.

Мишель устало потер глаза. Встреча с родственниками оказалась весьма утомительной. Он очень надеялся, что таковые будут совсем не частыми. Еще лучше, чтобы они более не повторялись. Он снова лег и почти сразу провалился в тяжелый сон. В его ночных фантазиях переплелась явь его мира и странность мира Мари. Важность возвращения ожерелья в семью де Наве и отвращение к советам Петрунеля.

XI

1185 год, Фенелла

Ноябрьская ночь вступала в свои права рано. Едва сумерки озарили горизонт, землю, траву, листву тронул мороз. И белыми мухами в воздухе кружил пока еще редкий снег. Совсем зима.

Серж Скриб глядел в небо, не в силах понять, чего же он ждет.

Он никогда не умел ждать. Мальчишкой его, второго сына маркиза де Конфьяна, по традиции рода отдали в монастырь. Серж не выдержал там и нескольких месяцев. За что был изгнан из родного дома на долгие годы. И, наверное, все-таки искренно и по-детски наивно ждал прощения своего отца.

Юношей его приютил герцог Робер де Жуайез, один из дальних родственников маркиза, претендовавший на трон Фореблё наравне с королем Мишелем, с которым мальчишкой Серж сражался на деревянных мечах, в то время как их отцы бились на турнирах. Герцог обнаружил в Серже музыкальный талант и тягу к стихосложению. Он же и сделал все для того, чтобы развить эти дарования. Комнатный музыкант, какого не стыдно показать гостям, был нужен герцогу. А с его внешностью и умом – юноша далеко бы пошел. Господин Робер был политиком от Бога. А Серж испытывал благодарность к нему за то немногое, что было ему дано в Жуайезе, не беспокоясь о том, что станется, когда тот решит вывести молодого человека из тени.

А потом в его жизнь вошла Катрин дю Вириль. И все прочее перестало существовать. Какая насмешка – впервые он увидел ее в тот день, когда она стала герцогиней.

Сперва была шутка. Глупая шутка, в которой все же было немало правды. Герцог не представил его своей супруге как родственника. Со слугами он был на равных. И его забавляло то, как она с первого дня решила, что он также всего лишь слуга. Эту роль играть было легко. И так же легко наблюдать, как ее глаза округляются в изумлении, когда он позволял себе очередную вольность. Он забавлялся. Он, черт подери, забавлялся! И сходил с ума от ревности!

А потом она овдовела. И трубадур позволил себе надеяться. Горе не сломило ее. И вместе с тем он готов был подставить свое плечо.

После была их краткая связь. И эта связь привела лишь к тому, что теперь еще больнее отпустить ее к другому. К тому самому, с которым он дружил в детстве. Потому что она не любила. И не любит. Никого не любит. Совершенное, ангельское лицо. Хрупкое, тонкое тело. И стальная воля. И честолюбие в каждом поступке. И высокомерие в каждой улыбке. А он все не мог забыть податливости и нежности ее в то время, когда, пусть ненадолго, был ее другом и краткий миг владел ею. Владел ли?

И вот он под окнами, как в давнюю пору. Глядит в ночь. Чувствует и наполненность, и опустошенность. Катрин, Катрин… Как мало нужно… И как много…

Серж ласкающим движением ладони коснулся струн дульцимера. И запел, зная, что там, за окном, она слышит его.

Я тебя не верну.

Если хочешь, то можешь не верить.

Пусть бледнеет рука,

И померкнут любви обещанья.

Объявляя войну,

Оставляю открытыми двери.

Не гляди свысока –

В кулаки свои пальцы сжимая,

Я тебя не верну.

Я оставлю себе твое имя

И твой голос, и вкус

Твоих губ, твоей кожи горячей.

Я в тебе утону.

Пусть любовь твоя стала пустыней.

И пусть тяжек мой груз -

Что осталось, я просто запрячу

И тебе не верну...

- Дрянная девчонка! Ты опять не принесла лаванду. И очаг еле теплится, - ворчала Катрин, сидя в одной камизе на краю высокой кровати. Служанка распустила ее косы, развязав ленты, и теперь расчесывала волосы. – Ай! – вновь вскрикнула герцогиня и выхватила из рук девушки щетку. – Ты вздумала обезобразить меня, оставив лысой? Кто тебя подкупил? Убирайся, маленькая плутовка! Пошла прочь!