Злые вихри - [7]

«Поскорѣе бы отсюда! И зачѣмъ только попалъ я сюда!» устало думалъ онъ, почти безсознательно отвѣчая на вопросы своего новаго знакомца.

Но Вово вдругъ повлекъ его куда-то.

-- Съ тобой непремѣнно желаетъ познакомиться княжна Хренелева, Ninette... Она премиленькая и преумненькая... совсѣмъ ребенокъ... Говорятъ, этотъ Ильинскій имѣетъ у нея успѣхъ и жениться собирается. Жаль будетъ, она стоитъ чего-нибудь получше...-- быстрымъ шопотомъ объяснилъ онъ, подводя Аникѣева къ маленькой, бѣленькой дѣвушкѣ, бывшей на этотъ разъ безъ своей громадной подруги и сидѣвшей въ уютномъ уголкѣ.

-- Вотъ вамъ и онъ, получайте съ рукъ на руки!-- весело и дружески глядя на нее, проговорилъ Вово и упорхнулъ.

Она поистинѣ была очень мила, эта живая саксонская куколка, со своимъ почти еще дѣтскимъ личикомъ и большими синими глазами, горѣвшими радостью жизни, изумленіемъ и любопытствомъ. Ей недавно исполнилось восемнадцать лѣтъ, и ее только что стали вывозить эту зиму. Она очень смущалась и хотѣла казаться совсѣмъ развязной.

Ея крохотная рука черезчуръ крѣпко сжала руку Аникѣева.

-- Я непремѣнно хотѣла вамъ сказать, что никогда не могла себѣ представить ничего такого. Вы какой-то волшебникъ, ваша игра, ваше пѣніе, именно, чудо. Не отвѣчайте... это, вѣдь, не комплиментъ и не похвала; хвалить васъ и дѣлать вамъ комплименты я не имѣю никакого права, и понимаю это. Только я думаю, вы должны знать, какое впечатлѣніе производите, отъ васъ не надо, не должно скрывать этого. И потому я вамъ говорю, что я совсѣмъ какъ-то подавлена и ничего не понимаю. Я знаю только вотъ что: до тѣхъ поръ, какъ вы подошли къ роялю, я была какъ всегда, а съ той минуты, какъ вы отошли отъ него, я стала другая. Не знаю, долго ли останется это такъ; но вы меня и восхитили, и ужаснули, мнѣ хочется и смѣяться, и плакать, и чего то ужасно-ужасно жалко! вотъ!..

-- Вы меня смущаете, княжна,-- сказалъ Аникѣевъ, любуясь ея оживленнымъ лицомъ и сверкавшими, даже какъ-то жутко сверкавшими глазами: -- я вовсе не хотѣлъ производить такого сильнаго впечатлѣнія, такъ потрясать чьи-либо нервы. Я пѣлъ совсѣмъ не то и не такъ, какъ бы слѣдовало, и теперь, послѣ вашихъ словъ, особенно жалѣю объ этомъ.

-- Нѣтъ, нѣтъ, не жалѣйте!-- быстро и горячо воскликнула княжна.-- Вѣдь, такого, можетъ быть, никогда въ жизни больше и не услышишь...

Она остановилась. Она увидѣла свою мать, величественно подходившую къ нимъ съ такимъ лицомъ, которое не предвѣщало ей ничего добраго.

-- Maman... monsieur Аникѣевъ...-- прошептала бѣдная Ninette, опуская свои внезапно померкшіе глаза.

Княгиня Хренелева, дама еще красивая и такая же бѣлокурая, какъ дочь, только почти на голову выше ее ростомъ, окинула «артиста» холоднымъ, какъ ледъ, взглядомъ и, на его поклонъ, отвѣтила вѣжливымъ наклоненіемъ головы. Лицо ея было серьезно и строго, и очень ясно внушало ему, что между ними нѣтъ и не можетъ быть ничего общаго.

Онъ не, успѣлъ очнуться, какъ обѣ онѣ ужъ исчезли.

-- Cousin, вы меня совсѣмъ не узнаете!-- разслышалъ онъ за собою рѣзкій, скрипящій голосъ.

Онъ обернулся и увидѣлъ «la bete».

Трудно было и представить себѣ что-нибудь противнѣе этого человѣка. Его лысѣющая голова съ низкомъ и покатымъ лбомъ и съ такими шишками черепа, по которымъ френологъ узналъ бы развитіе самыхъ неблагородныхъ свойствъ, его желтоватые масляные глаза, черезчуръ тонкій носъ, оканчивающійся спускавшимся къ верхней губѣ утолщеніемъ, выдвинутая впередъ челюсть, покрытая рѣденысой и жесткой растительностью, короткое круглое туловище на тоненькихъ ножкахъ, и этотъ скрипящій, рѣзкій голосъ -- все было подъ стать одно другому.

-- Узнаю, князь,-- отвѣтилъ Аникѣевъ:-- васъ не узнать трудно, вы все тотъ же.

-- Зачѣмъ же измѣняться,-- кривя толстыя губы въ улыбку и показывая два ряда слишкомъ ослѣпительныхъ вставныхъ зубовъ, скрипѣлъ князь.-- Ну, какъ же я радъ, что вы въ Петербургѣ... Вѣдь, Алина здѣсь, а вы ее и не видѣли... впрочемъ, вы никого не видите... вы въ эмпиреяхъ... ну, а мы всѣ только на васъ и глядѣли... Ахъ, какъ вы поете, mon cher, чортъ возьми, какъ вы поете! Пойдемъ же къ Алинѣ. Она вамъ намылитъ голову за то, что вотъ уже сколько дней въ Петербургѣ, а къ намъ ни ногою! къ роднымъ-то!

Аникѣевъ могъ только съ удивленіемъ глядѣть на него и слушать, едва вѣря своимъ ушамъ: «cousin», «къ роднымъ» откуда подулъ этотъ вѣтеръ?

-- Идемъ же!-- опять проскрипѣлъ «la bête», беря его подъ руку.

V.

«La belle» встрѣчала его своей самой прелестной и въ то же время нѣсколько загадочной улыбкой, смыслъ которой онъ, такъ хорошо когда-то изучившій это лицо, не могъ теперь разобрать. Ея рука крѣпко сжала, но тотчасъ же, даже слишкомъ поспѣшно, отпустила его руку.

-- Пожалуста, будь строже съ твоимъ кузеномъ, Алина; онъ, право, заслушиваетъ отъ тебя примѣрнаго взысканія,-- странно осклабляясь, не то любезнымъ, не то насмѣшливымъ тономъ проговорилъ «la bête», и покинулъ ихъ.

Однако, «la belle» очевидно не желала быть строгой. Она глядѣла на Аникѣева грустными и нѣжными глазами, то есть, именно тѣмъ самымъ взглядомъ, которымъ въ прежніе годы ей такъ легко было послать его на какое угодно преступленіе.