Злые ветры дуют в Великий пост - [12]

Тощий протянул руку, прося сигарету у приятеля.

— Ну, вообще-то она была нормальная училка. Ладила с нами. Если у кого какие проблемы, всегда помогала.

— Говорят, она с учениками дружила?

— Да, не то что преподаватели постарше, которые не в тему.

— А чем она была в тему?

Тощий оглянулся на приятелей, будто ожидая от них помощи, но не дождался:

— Не знаю, на тусовки ходила и все такое. Что, вы сами не понимаете?

Конде сделал вид, что понимает:

— Тебя как зовут?

Тощий ухмыльнулся и покивал головой — мол, так я и знал:

— Хосе Луис Феррер.

— Спасибо, Хосе Луис, — сказал Конде и пожал ему руку. Потом обратился к остальным: — Мне нужна ваша помощь, ребята. Если вспомните или узнаете что-то полезное для следствия, скажите директору, а он мне позвонит. Раз Лисетта действительно была нормальной, значит, стоит сделать это ради нее. До встречи. — Он затушил сигарету в рукомойнике, на секунду остановил взгляд на идеологическом вопросе, начертанном на стене, и вышел в коридор.

Маноло и директор ждали его во дворе.

— Я тоже здесь учился, — объявил Конде, не глядя на директора.

— Неужели? Похоже, давненько сюда не наведывались?

Конде молча кивнул, медля с ответом:

— Да, много лет прошло… Вон в той аудитории я проучился два года. — Он показал на угловые окна второго этажа того же крыла, где находилась только что покинутая им уборная. — Не знаю, насколько мы отличались от нынешних лоботрясов, но нашего директора мы ненавидели.

— Директора тоже меняются, — заметил тот и сунул руки в карманы гуаяберы[8] с таким видом, будто опять собирается произнести речь, дабы вновь продемонстрировать слушателям свою озабоченность проблемами молодежи и владение сценическим пространством. Конде взглянул на него, словно прикидывая, на самом ли деле они меняются. Может, конечно, и такое случается, но…

— Хорошо, если так. Нашего уволили за мошенничество.

— Да, у нас все в курсе той истории.

— Но только все помалкивают, что в этом участвовали многие преподаватели, а уволили только директора и двух заведующих кафедрами, очевидно больше всех замешанных в том деле. Наверняка кто-то из тех учителей работает здесь и по сей день.

— Вы говорите об этом, чтобы я обратил на них внимание?

— Я говорю об этом, потому что так было в действительности. А еще потому, что тот директор уволил нашу любимую учительницу испанского — кстати, она вела себя с нами примерно так же, как Лисетта со своими учениками. Мы с ней были неразлейвода, и многие из нас научились у нее читать по-настоящему… Вы читали «Игру в классики»? Если послушать нашу учительницу, то лучше этой книги нет на всем свете, и я так думал много лет, потому что она умела убеждать. Но я вообще-то сомневаюсь, что теперешние ученики сильно изменились по сравнению с нами. Они точно так же собираются в уборных на перекур и наверняка бегают с уроков через спортплощадку.

Директор слабо улыбнулся и сделал шажок к центру двора:

— Вы тоже бегали с уроков?

— А вы спросите вашего цербера, привратника Хулиана, — вероятно, он меня до сих пор помнит.

Подошел притихший Маноло и встал рядом с лейтенантом, но мыслями он витал где-то очень далеко. Конде догадался, что его ступор объясняется близостью множества молоденьких девушек, ощущением аромата созревших для любви тел, из коих некоторые уже пожертвовали ради нее своей девственностью. Конде тоже на мгновение поддался соблазну, но тут же опомнился, почувствовав себя старым и ужасно далеким от этих расцветающих девчонок в коротких желтых юбчонках и от этой юной свежести, навсегда для него потерянной.

— Я вынужден извиниться, но у меня еще… — извинился директор школы.

— Не беспокойтесь, — впервые улыбнувшись, перебил его Конде. — Мы уже уходим. Остался только один, последний вопрос, ответить на который будет… сложно, как вы говорите. До вас доходили какие-нибудь разговоры относительно того, что кое-кто из учащихся вашей школы курит марихуану?

Улыбка директора, ожидавшего вопроса иной категории сложности, сменилась недоуменной гримасой. Он нахмурил брови. Но Конде в подтверждение своих слов кивнул: да-да, вы не ослышались, именно это я и спросил.

— Послушайте, какие у вас есть основания задавать мне подобный вопрос?

— Никаких, просто хочу знать, действительно ли эти ребята не такие, какими были мы.

Директор заговорил не сразу и, казалось, пребывал в растерянности, но Конде знал, что он лихорадочно подыскивает правильный ответ.

— Если по правде, то вряд ли кто-то из наших балуется марихуаной. Во всяком случае, я думаю, что вряд ли. То есть, конечно, все может быть — на вечеринке, во дворе, — может, фрики покуривают… Но я не думаю. Они, конечно, беспечные, легкомысленные, но не настолько испорченные, согласны?

— Согласен, — сказал Конде и протянул директору руку.

Полицейские зашагали к выходу, где кучка учащихся пыталась упросить цербера Хулиана выпустить их по той или иной неотложной надобности.

— Не надо рассказывать мне сказки, без письменного разрешения директора никто отсюда не выйдет, — непреклонно повторял тот дежурную фразу, которую использовал последние тридцать лет.

Не такие уж мы разные — все та же история, подумал Конде и, минуя привратника, отворившего для них с Маноло дверь, сказал, глядя ему в глаза: