Злые боги Нью-Йорка - [43]

– О чем ты говоришь? Им всем не меньше пятнадцати. Сколько тебе было, Тимми, когда ты впервые задрал девчонке платье на лугу? Или тебе до сих пор не доводилось?

– Шестнадцать. Птичке Дейли – десять лет. Ты видишь разницу? Пожалуйста, скажи, что ты ее видишь.

Вал задумался. Потер ногти о густую поросль на груди. Не помогло. Тогда он сцепил руки вместе и обхватил ими колено.

– Это слишком рано, – признал он. – Ты уверен, что она пришла от Шелковой?

– Ты туп или просто залился морфином?

– Обманут, – отрезал он. – Как ни крути, Шелковая всегда знает, когда я приду.

– Само собой. Хочешь знать, почему я злюсь?

– Не особо. Ты злишься на меня с тысяча восемьсот двадцать восьмого…

– Я злюсь на тебя, – прошипел я, – потому что сейчас мы должны допрашивать эту женщину, а не спорить о принципах содомии или обсуждать, не рано ли в десять лет становиться звездочеткой.

Брат встал и допил свой стакан. Я поступил так же, ощущая, как густое сладкое пойло скользнуло в мои кишки. Валентайн расплылся в злокозненной ухмылке. На одно мгновение мужчина с мешками под глазами превратился в мальчишку в коротких штанишках.

– Ну, Тимоти, ты стал настоящей «медной звездой». – Втирает соль в раны, как всегда. – Такое рвение. Я же говорил тебе, а? Говорил. Намного лучше моих патрульных; за весь день они ни черта не нарыли. Пойдем к Шелковой. Я даже угощу тебя, если захочешь. За счет заведения.

Непросто описать Шелковую Марш, когда смотришь на нее. Совершенно не тот эффект. Так что я лучше расскажу, как она выглядела в одном из массивных венецианских зеркал в зале. Окруженная позолоченной ореховой мебелью, обитой темно-фиолетовым бархатом, освещенная хрустальной люстрой, искрящейся, как грани бриллианта.

На ней было простое, но безупречное платье из черного атласа, какие носят театральные куртизанки, и это навело меня на мысль, что она привыкла заниматься своими делами на третьем ярусе театра Бауэри. Вволю румян, искусно смешанных. Вокруг, как кусочек весны, пляшет аромат фиалок. Она стояла, положив белоснежную руку на край палисандрового пианино, а в другой руке держала бокал с шампанским. Глядя на нее, можно подумать, что она прекрасна. Но глядя на ее отражение, понимаешь – это не так. Не так, как Мерси, с ее двумя-тремя безупречными несовершенствами. У Шелковой Марш были светло-русые волосы, свободно собранные на затылке, и очень тонкие черты лица. Все очень женственное, хрупкое и мягкое, совсем не похоже на Мерси, и губы как воздушный поцелуй. Но в зеркале она выглядела учением о красоте, а не красавицей. Беспечные ореховые глаза с синими зрачками, рот улыбается в бесконечном усилии привлечь. Ничего надежного, прочного, лишь минутное удовольствие.

И в зеркале видно, что она совершенно лишена человеческого сопереживания. Эта тоненькая струнка, которая связывает людей со знакомыми и незнакомцами, перерезана. Я вспомнил, как побледнела Птичка.

«Она здесь, да? Она нашла меня?»

– Не знаю, льстит ли мне ваше неожиданное появление или расстраивает, поскольку, не зная о твоем приходе, я не освободила для тебя всю ночь, – сказала она моему брату.

Я практически насильно влил в Вала две пинты теплого кофе с коньяком, заставил засунуть голову под холодную воду из кротонской колонки и прикрепил к жилету медную звезду, когда он застегнул рубашку. Брат по-прежнему выглядел как лезвие зазубренного ножа, пальцы дергались наподобие раздавленного паука. Но несмотря на это, и даже несмотря на тело пожарного и мрачно-веселое розовощекое лицо уличного мальчишки, нечто заставляло обратить на него внимание даже в зале Шелковой Марш. Я задумался, что именно.

– Или ты не хочешь бесплатно провести со мной время? – жеманно добавила она.

Валентайн выглядит как обычно, решил я. Просто мне никогда не доводилось бывать в одной комнате с тем, кто влюблен в него. Незатейливо.

– Нас привело дело, а не удовольствие, моя дорогая туфелька, – бодро ответил Вал, когда она протянула нам бокалы с шампанским. – Помимо пожаров, я взялся за полицейскую работу, раз уж теперь есть за что браться. И Тим тоже.

– Я рада наконец-то познакомиться с братом Вала, – сказала она с расчетливой улыбкой. – Он часто о вас рассказывает.

Страшноватое замечание, лучше не отзываться.

– Так я зашел помочь, – продолжал Вал. – Давай, поболтай со мной. Что мы можем для тебя сделать?

Шелковая Марш, лицо ангела, склонила голову набок:

– Спасибо, но я тебя не понимаю.

– Твои звездочетки. Одного из них успокоили. Вот я и зашел помочь.

Очаровательный ротик приоткрылся, а потом скривился в тревоге.

– Ты хочешь сказать, что… о нет, это так ужасно. Все мои сестрички здесь, но сбежал Лиам, мальчик-слуга. Его кто-то нашел?

– Да, и когда мы отыщем человека, который нашел его первым, мы подвесим этого парня за шею, если ты меня понимаешь.

– Господи, – выдохнула она, хватаясь за руку Вала.

Плохой, слабый предлог коснуться моего брата, подумал я.

– Мы так боялись за него, но молились, чтобы он вернулся.

– А этот ваш… мальчик-слуга, – сказал я. – Когда он пропал?

– Должно быть, с неделю назад.

Теперь я знал: она играет с нами. Прошло всего двадцать четыре часа с тех пор, как я столкнулся с Птичкой на Элизабет-стрит, сегодня утром я услышал о найденном теле Лиама, опознал его и днем отправился в могильник. А значит, вчера Лиам был еще жив и находился в доме Шелковой Марш, поскольку фраза «они разрежут его на куски», несомненно, определяла будущее. Птичка Дейли, подумал я, не что иное, как дар Божий. Птичка Дейли, лгунья, которая указывала на правду, как стрелка компаса.