Злые белые пижамы - [25]
Мы сделали десять на правую сторону и десять на левую. Затем десять на правую и десять на левую. Каждый раз костлявое запястье Рэма ударялось о мое. К счастью, казалось, это причиняло ему не меньшую боль, чем мне. Я начал поиск других участков предплечья, которые были относительно целыми. Даррен положил этим поискам конец: «Это не удар локтем» и продемонстрировал снова, несколько раз хорошенько приложив Агу.
Рэм поморщился от боли и я ударил его полегче. «Нет! Сильнее! — прошипел он. — Если мы сейчас будем сдерживаться, то позже будет значительно сложнее». Казалось, он говорил из собственного опыта, возможно, в израильской армии дела шли именно таким образом.
Даррен наблюдал за происходящим с нездоровым интересом. Мои руки были ярко красного цвета от ударов. Я заметил зловеще раздувающийся изнутри моей левой руки синий пузырь размером с теннисный мяч. Я что, разорвал вену? Я решил, что лучше больше не смотреть, и вместо этого стал таращиться на лицо Рэма; слишком много внимания ушибленному телу слишком плохо сказывается на боевом духе.
Мы уже сделали двадцать ударов до смены партнера. Еще двадцать ударов и мы снова поменяли партнеров. Я обратил внимание на гул, ревущий звук ближе к началу строя. Ага демонически вопил как курсант, тренирующийся со штыком. Гам оказался заразной штукой. Гораздо проще убедить себя в отсутствии боли, когда кричишь. Это метод отвлечения от боли, предпочитаемый на Западе. Предпочитаемый на Востоке способ — отрешенность. Но это было неподходящим временем для Буддистской рефлексии. Я тоже начал орать. Какого черта, подумал я, мне тоже не вредно выпустить немного пара.
Передо мной стоял Уилл, он выглядел непоколебимым, и мы прилично поколотили друг друга. Не оказалось даже времени, чтобы проверить мои разрывающиеся вены, прежде чем Ага оказался передо мной. Казалось он полностью потерял контроль. Он даже не выдерживал счет Даррена. Его лицо было искажено, из глаз лились слезы.
Даррен подстегивал нас. Толстяк подстегивал нас. Мы подстегивали друг друга. Толстяк подстегивал нас еще больше своим любимым боевым кличем: «Живей, сеншусеи, копайте глубже!»
Мне доставались методичные удары от железных рук Маленького Ника, в котором я начал подозревать скрытого лесоруба. Я задумался о том, сколько еще могу продолжать раздачу «честно твердых» тумаков вместо косметических поглаживаний. Но меня спасли от этой дилеммы. Даррен скомандовал остановиться.
По какой-то причине все стали тут же ухмыляться друг другу. Огромные оскалы выражали полную глупость, пока мы стояли, растирая больные руки. Единственными людьми, которые не ухмылялись, были Маленький Ник и Ага, который все еще всхлипывал. Позднее я привык к этим коллективным проявлениям эмоций, но в тот момент это было все еще странным. Я думал мы ухмылялись, чтобы показать друг другу, что агрессия не была «нашей составляющей». По сути мы были как школьники, ставшими лучшими друзьями после потасовки.
После шока, вызванного тренировкой ударов предплечьем, Дэнни предложил, в его простой непосредственной, но какой-то чокнутой манере, что будет более «духовным» если ответственный группы (менявшийся каждую неделю) станет говорить «отагай ни рей» (общий поклон) и в момент поклона мы все будем кричать «оос!» низкими голосами, кланяться и шлепать по полу перед собой. Неожиданно все согласились. Я тоже, но не из-за духовных мотивов. Это давало концу занятия некий кульминационный момент, сближающий всех нас вместе. Мы все шлепали по полу в унисон как прихожане на духовных собраниях в южной глубинке. Это была восточная вещь, доработка пассивной японской вежливости в форму объятия команды регби. И степень «единодушия» группового шлепка по полу была показателем того, насколько группа была «собрана с духом».
Говорить «оос» по каждому возможному поводу считается нормой в большинстве японских боевых искусств. Игнорировать «оос» — это высокомерие, проявляемое в плохих манерах. «Оос» сеншусэй должен был быть громким и в полную силу. Частая критика Адама заключалась в том, что его «оос» был неубедителен. Он учился японскому у своей жены и определенный женский стиль произношения откладывал отпечаток на всем его общении на этом языке. Ученики в додзё передразнивали его речь, рассматривая ее как уморительную шутку, но учителя были строже. Они заставляли Адама говорить «оос» без конца, но в результате Адам все равно скрипел так, как если бы кто-то щипал его со спины.
После коллективного поклона и коллективного «оос» мы все бежали — нагрузка сеншусэй всегда была в два раза больше — взять метлы для уборки пола в додзё, который подметали после каждого занятия. Когда мы разбирали метлы, люди показывали друг другу невероятные синяки на руках. Руки Бэна были уже черными, с тошнотворно желтой каймой. Я не хотел смотреть на синий пузырь, но я рискнул бросить быстрый взгляд и немного успокоился.
Ага снова обрел уверенность; он бесстыдно восстановил свое лидерство в группе. Словно он и не плакал вообще. «Да, я не знаю, что случилось, я будто потерял тогда контроль над своими глазами.»
