Злой рок - [92]

– Но я ведь уже пятнадцать лет стою в очереди,– возразил Кручина.– Вначале был по списку тысяча пятьсот тридцать седьмым, и вот уже три года, как застрял на одиннадцатом. Неужели в год не сдается хотя бы по пятьдесят – сто квартир? Странно, даже те, кто стоял в очереди позади меня уже года два-три назад справили новоселье. Где же социальная или какая еще там справедливость? К тому же имейте в виду, я не господин, а товарищ. Господа на крутых тачках ездят.

Последнюю фразу Георгий произнес с вызовом.

– Не горячитесь, товарищ, новая революция нескоро нагрянет. Буржуи прочно взяли власть в свои руки, – иронизировал Пухкало.– У вас несколько искаженное представление о справедливости, которая не всегда совпадает с сутью закона, а нередко и противоречит ему. Я и сотрудники моего отдела в своей работе руководствуемся исключительно действующим жилищным законодательством. К тому же решения о выдаче ордеров принимает горисполком, а мы, скромные служащие, лишь представляем материалы. Поэтому все претензии к ним.

– Но почему до сих пор не дошла моя очередь, застопорило на одиннадцати? Что перестали строить жилье?

– А потому, что много льготников, инвалидов и ветеранов войны, афганцев, чернобыльцев, офицеров вооруженных сил и других категорий. И каждый берет за горло, требует жилплощадь.

– Я тоже льготник, служил в ограниченном контингенте войск в Афганистане у командующего армией генерала Громова, – напомнил Георгий. – В военкомате меня заверили, что имею законное право на получение жилья.

– Пусть военком и выдает вам ордер, если такой грамотный,– бросил реплику чиновник.

– Почему я с женой и двумя детьми вынужден мыкаться по общагам и чужим квартирам, неся большие расходы за наем жилья?

– Это ваши проблемы. У других льготников есть преимущества.

– Какие?

– Очень долго объяснять, к тому же здесь не ликбез,– сухо заметил Пухкало.– Наберитесь терпения и ждите. Как говорится, будет и на вашей улице когда-нибудь праздник. Впрочем…

Он многозначительно, пристально, словно пытаясь проникнуть в мысли посетителя, поглядел на Кручину и, чуть поколебавшись, продолжил.– Этот торжественный момент, я имею в виду вручение ключей от квартиры, можно ускорить. Есть, так называемое резервное жилье, обменный фонд. В нем «сталинки», «хрущевки», ныне пользующиеся большим спросом из-за добротности, высоких потолков и толстых стен. После евроремонта получаются просторные офисы, магазины, рестораны, казино, бары…

– Зачем мне офисы и рестораны, если семье негде жить,– прервал его Георгий. – Через месяц-другой хозяин грозит отселить. Нашел более выгодного постояльца из торгашей кавказской национальности.

– Никто не предлагает вам квартиру превращать в ресторан,– усмехнулся непонятливости посетителя Наум Яковлевич.– Но при определенных условиях вы могли бы получить ордер на квартиру из фонда.

– И что это за условия?

– Говорите тише, – попросил чиновник, оглядываясь по сторонам, словно их кто-то мог подслушать.– Вы человек взрослый, умудренный жизненным опытом и, надеюсь, понимаете, в какое время мы живем.

Нынче ничего бесплатно за красивые глаза не делается. Необходимо будет заплатить за хлопоты нужным людям.

– Сколько?

Наум Яковлевич достал из письменного прибора квадратик белой бумаг и вывел ручкой “1500 “, показал посетителю.

– Гривен? – уточнил Кручина.

– Условных единиц,– едва слышно ответил чиновник и, щелкнув зажигалкой, сжег листок в пламени.

– Но у меня нет таких больших денег,– признался Георгий и, глядя в забегавшие, как шарики, зрачки Пухкало, спросил.– Не многовато ли?

– Это минимум, мне придется поделиться,– он указал взглядом вверх, где на втором этаже находился кабинет главы администрации и посоветовал.– Одолжите у друзей, знакомых, возьмите кредит в банке…

– Кто мне его даст?

–Любезный, это ваши проблемы. Потяните время, упустите шанс,– предупредил Пухкало.– Одна из двухкомнатных «сталинок» на набережной, в прекрасном месте, пока еще свободна. Но на нее уже положил свой глаз один из крутых предпринимателей. В общем, Георгий Иванович, если надумаете, приходите завтра в это же время, но предварительно позвоните в приемную, предупредите.

– Хорошо, я подумаю, предложение очень заманчиво,– ответил Кручина. Он почувствовал себя дискомфортно, словно его втянули в какое-то мерзкое дело. Постепенно нарастающий протест достиг своего пика, когда Георгий, оставив здание, вышел на улицу. Остановился на распутье.

«И это с меня, афганца, рисковавшего своей жизнью в Баграме и Кандагаре, провожавшего боевых товарищей в «черных тюльпанах» на Родину, этот толстопузый чиновник, не нюхавший пороха, пытается получить навар. Подло и мерзко,– закипал в его сознании протест.– Опять жена Люда будет пилить и стонать, сколько еще лет по общагам и чужим квартирам кочевать и мыкаться, как цыганам? А что он ей скажет в утешение? Уже набившую оскомину: потерпи родная.

В Афгане я знал, что душман – это враг и надо быть постоянно начеку. А здесь, на своей родной земле, со всех сторон окружила, обсела бюрократия. В какой кабинет не зайдешь с просьбой, смотрят в ожидании, что принес? Метастазы коррупции самого мелкого клерка поразили эпидемией алчности, мздоимства. Нет больше сил терпеть, гнусно ощущать свою беспомощность. Должна же быть на этих алчных, обнаглевших чиновников управа».