Зловещий шепот - [47]

— Тоттенхем-Курт-роуд! — выкрикнул проводник.

— Минуточку, — сказал Майлз. — Знаете, есть старая грубоватая пословица из жизни собак: если «она» не захочет, «он»… и так далее…

— Знаю, — кивнула Барбара, слегка покраснев. — Эта пословица применима и к людям и тем чаще приходит на ум, когда женщина замкнута и недурна собою, когда у нее есть привычка опускать глаза или она увлекается игрой в гольф. Вот тогда все точно знают — кто кого соблазняет. План Гарри был страшен своим цинизмом. Он стал забрасывать отца анонимными письмами, содержащими подлую клевету на Фэй Сетон…

— Анонимными письмами, — повторил Майлз.

— Он распускал о ней грязные сплетни, связывал ее имя с кем попало. Его родители и так не хотели, чтобы он рано женился, а тут, напуганные скандальными слухами, стали требовать, чтобы он с ней порвал. Следуя своему плану, Гарри сочинил историю, весьма далекую от истины: он уверял, что она сперва отвергла предложение стать его женой и что ее отказ, по всей вероятности, связан с какой-то неблаговидной тайной. Он разыграл душещипательную сцену перед профессором Риго, а бедняга Риго развесил уши и преподнес эту выдумку нам. Помните?

Майлз кивнул.

— Могу сказать, — заметил он, — что, когда вчера вечером я коснулся этого эпизода, она…

— Как она реагировала?

— После, после! Продолжайте!

— Итак, скандальная ситуация усугублялась, и родители Гарри все настойчивей требовали, чтобы он отказался от брака. Гарри, демонстрируя свое благородство, не соглашался. Чем сильней он противился, тем упорней они стояли на своем. Наконец, со слезами на глазах, он уступил, заявив: «Хорошо, я порву с ней, но если я на это пойду, вы пошлете меня в Париж учиться живописи». Могли ли они на этот раз отказать ему? Конечно, нет. Любящие папа с мамой ухватились за компромисс как утопающий за соломинку… Но этим дело не кончилось, план Гарри имел продолжение, — добавила Барбара. — Анонимные письма очень тревожили отца, который, однако, оберегал супругу от своих переживаний. А в округе затея Гарри представить Фэй Сетон девицей легкого поведения почти провалилась: крестьяне — народ работящий, надо урожай собирать, а тут какие-то толки да пересуды про приезжую мадемуазель. Если болтовня работе не помеха, крестьяне рады позубоскалить, но не более. Вы знаете этот характерный французский жест: пожать плечами и небрежно обронить: «Ну и что?» Так все и шло. — Барбара невесело усмехнулась: — Вы также знаете, что не кто иной, как профессор Риго, просвещал Гарри в области криминалистики, и я умолчу, кто (он сам нам об этом рассказал) невольно натолкнул Гарри на мысль использовать то, чего крестьяне действительно боятся, — их суеверный страх перед нечистой силой заставит не только выслушать с интересом любую напраслину, но и завопить о ней во весь голос. Казалось бы, глупая, но опасная проделка удалась. Гарри просто-напросто подкупил того шестнадцатилетнего парня, чтобы он представил на всеобщее обозрение царапины на шее и наговорил всяких ужасов про вампира… Вы теперь понимаете?

— Гудж-стрит! — выкрикнул проводник.

— Понятно, Гарри знал, что отец не поверит во все эти глупости с вампирами, да ему и не надо было, чтобы верил. Достаточно того, что мистер Брук слышал, не мог не слышать на каждом углу в Шартрезе пересуды о том, что невеста его сына бегает по ночам к Пьеру Фрезнаку и… так далее. Да, этого было достаточно. Более чем достаточно. Мистер Брук, конечно, не мог этого стерпеть.

Трак-трак — гулко постукивали колеса в тоннеле. Отблески ламп скользили по металлическим поручням и обшивке кресел. Трагедия так живо развертывалась перед взором Майлза, будто он узнавал обо всем не со слов Барбары, а видел собственными глазами.

— Не сомневаюсь, что так и было, — проговорил он, вынув из кармана ключи на цепочке и судорожно стискивая их в кулаке, словно хотел согнуть. — Но откуда вам известны такие подробности?

— Гарри в письмах к моему брату описывал каждый свой шаг! — воскликнула Барбара.

Она немного помолчала.

— Ведь Джим — художник, понимаете? Гарри его обожал и верил, искренне верил, что Джим, как человек богемы, поймет и одобрит его план, который позволит другу выбраться из тяжелой домашней неволи, да еще похвалит за сообразительность.

— Вы все это знали уже тогда?

Барбара широко раскрыла свои огромные серые глаза:

— Сохрани Бог! Нет, конечно! Я узнала об этом шесть лет назад. В то время мне было только двадцать. Помню, Джим часто получал из Франции письма, которые приводили его в волнение, но он никогда ничего не говорил. А потом…

— Да, я слушаю!

Она перевела дух.

— Примерно в середине августа того самого года мой бородатый Джим, помню, во время завтрака вскочил из-за стола с письмом в руке и буквально простонал: «Боже мой, они прикончили старика!» Еще раз или два он вспоминал о деле Брука и рылся в газетах, вылавливал каждую заметку о случившемся, но не говорил ни слова. Затем разразилась война. В сорок втором нам сообщили, что Джим пропал без вести, возможно — погиб. Я… стала просматривать его бумаги. И натолкнулась на эту жуткую историю, которая с каждым письмом становилась все страшней. Но что я могла реально сделать? Попытаться выявить мотивы преступления? Ведь в письмах конкретно об убийстве речь и не шла. Мистер Брук был убит, и полиция склонялась к тому, чтобы обвинить мисс Фэй Сетон. Однако неделю назад… Часто так бывает, что дополняющие друг друга, но разрозненные факты вдруг связываются в единый узел, не правда ли?