Зловещий брак - [51]

Она вновь улыбнулась и пошла к двери, аккуратная, маленькая, как кукла, ростом едва ли мне по плечо. Двигалась она плавно, будто скользила на колесиках.

Я смотрела на крест на стене и думала о Дэниеле. Теперь я разговаривала с ним мысленно, как раньше разговаривала с портретом бабушки Эллиот.

Ты просил меня не подвести тебя, Габнор. Я не подвела, я сделала, как ты хотел. Я спаслась, как ты желал, и даже сумела спасти мистера Редвинга. Не знаю, помнил ли ты о нем, но если да – я знаю, что ты хотел, чтобы я сделала все возможное. Но есть и еще кое-что, Габнор… что-то ты сказал перед тем, как… как перерезать канат. Я была так испугана, так несчастна, что не могла взять в толк. Прости меня. Спасибо тебе за все, что ты сделал для меня. Я никогда тебя не забуду. Не знаю, что теперь будет со мной. Теперь жизнь моя будет нелегка, но, что бы ни случилось, я не подведу тебя. Обещаю тебе…

Наверное, я опять заснула, но не более чем на десять минут. Дверь вновь открылась, и вошла, скользя, сестра Агнесса, а за нею человек в белом пиджаке с короткими рукавами и с кожаным чемоданчиком. Я узнала его длинное худое лицо, потому что уже мельком видела его в двери госпиталя рядом с отцом Джозефом.

– Это мистер Кэррадайн, милая, – сказала сестра Агнесса, – он пришел взглянуть на тебя.

Я промолчала. Мистер Кэррадайн поставил чемоданчик на тумбочку у кровати, вынул стетоскоп, повесил его на шею, оттянул вниз мое веко и, близко наклонившись, всмотрелся во что-то; затем взял своими сильными костлявыми пальцами мое запястье. Все это время он говорил, неторопливо, с сильным шотландским акцентом, ни к кому не обращаясь, словно произносил монолог.

– Вы мне притащили прекрасный случай острого воспаления с загнутым аппендиксом, девушка, – он говорил с раскатистым «р». – Не слишком быстро, правда, но, благодарение Богу, вы тоже открыли глазки, а то этот смешной янки надоедал мне расспросами о вас с тех самых пор, как вы пришли к нам. Я не осуждаю его за это – нет, ведь вы вытащили его с вашей шхуны и волокли через весь остров, этого мне никогда не понять. Да, кстати, и принесло бы это хоть какую-нибудь пользу, если бы я не был здесь, трудно сказать; но я вырезал из него этот бесполезный кусок кишки – иногда я недоумеваю, о чем думает Провидение, помещая эту дрянь в человеческое тело. О, простите, сестра Агнесса, я не хотел богохульствовать; не ослабите ли завязку сорочки вот здесь, чтобы я мог послушать сердце девчушки? Гм-м. Благодарю вас. Гм-м. Как я уже говорил, она – самое здоровое юное животное, какое я когда-либо встречал. Странный цвет кожи для девушки-кули, вам не кажется? Она такая же бледнокожая, как большинство северо-европейцев, живущих в тех частях света, где недостаточно солнца; а цвет глаз и волос, он также не предполагает черного или желтого родителя, правда? Я бы еще поверил, что какой-то белый прижил ее с наполовину белой женщиной – так что если что и доминирует, то кавказская кровь: трагедия для моего образа мышления. Теперь можете завязать сорочку, сестра Агнесса. Она красивая девчушка, хорошего телосложения и, видно, с сильным характером, раз она спасла этого американца. Оденьте ее в достойную одежду, и, может быть, она сойдет за леди.

Он вдруг взглянул на меня колючим взглядом и заговорил, обращаясь прямо ко мне и громко, почти крича:

– Ты чувствовать себя лучше теперь?

О, Габнор, как бы мы посмеялись над ним вместе. Я посмотрела на сестру Агнессу и сказала:

– Моя не понимать, что этот белый говорить.

– Он спрашивает, чувствуешь ли ты себя лучше, Кейси.

Я вновь взглянула на мистера Кэррадайна и кивнула.

– Моя хочу сказать большой спасибо за все, мистер.

Тут дверь отворилась, и вошла девушка-туземка с подносом, на котором были маленькая керамическая миска с бульоном и ложка.

– Ну, вот и бульон, – сказал мистер Кэррадайн, закрывая чемоданчик. – Дайте ей столько, сколько съест, сестра, и проследите, чтобы она пила много жидкости: сока, воды, молока, – все, чего захочет. Вечером – еще бульона, а с завтрашнего дня переведем ее на твердую пищу. А теперь я удалюсь.

И он набрал было воздуху в легкие, чтобы снова заговорить со мной на полукрике, но передумал, взглянул на меня почему-то обиженно и направился к двери.

У меня не было аппетита, но под уговоры сестры Агнессы мне удалось покончить с бульоном. После обеда она вытерла мне лицо и оставила одну. В ту ночь я снова плакала, скорбя о Дэниеле, но когда мне удалось заснуть, то был хороший сон, без всяких тяжких сновидений.

На следующий день я почувствовала голод и хорошо ела. Сестра Агнесса принесла мне послание от мистера Редвинга, в котором тот благодарил меня за то, что я спасла ему жизнь, и выражал надежду, что вскоре ему будет разрешено навестить меня. Днем меня осмотрел мистер Кэррадайн и сказал сестре Агнессе, что бинты с моих рук и плечей можно снять на следующий день.

В ту ночь я спала хуже, возможно, потому, что выспалась прежде. Последние мгновения жизни Дэниела ярко всплывали в моей памяти, и, когда мне удалось отключиться, они сменились тревожными мыслями. Вскоре придет день, когда я не смогу более оставаться в госпитале – но как мне жить дальше, я не могла придумать.