Злобный гений - [54]

- Великая честь для нас находиться перед лицом самого папы, - глядя в пол, произнёс философ.

Человек в красной мантии сделал несколько шагов навстречу гостям и положил руки на плечи Константину. Это был высокий мужчина с длинными седыми волосами, горбатым носом и тонкими губами. Его взгляд был оценивающим и настороженным.

- Рад видеть детей Византии в вечном городе, - тембр его голоса был мягким, приятным.

- Мы много наслышаны о папе Николае Первом и хотим выразить наше восхищение его деяниями, - братья снова поклонились. Николай едва заметно кивнул.

- Вы верно устали с дороги, и хотите отдохнуть? – византийцы знали, что это лишь ритуал, обычная вежливость. Невозможно было представить, чтобы кто-то мог в присутствии главы церкви сослаться на усталость и отложить разговор с первосвященником.

- Усталость покинула нас в тот момент, когда мы переступили порог этого дивного храма, - слова Михаила пришлись по душе Николаю. Он улыбнулся.

Рядом послышалось покашливание. Папа, словно о чём-то вспомнив, повернулся к молчавшему до сих пор человеку.

- Познакомьтесь, - Николай обратился к братьям, - это отец Майнрад, епископ баварский.

Немец скинул с головы капюшон и едва заметно кивнул. Братья ответили лёгким поклоном. Священник подошёл ближе, и византийцы смогли разглядеть его получше. Перед ними стоял человек невысокого роста, с невыразительным лицом. Обычная, ничем не примечательная внешность. Однако было в нём что-то, что насторожило философа. Кроме надменности человека, привыкшего повелевать другими, в его взгляде читалось презрение, словно он глядел на низших существ. Епископ старался ничем не выдать своего пренебрежения, но ему это плохо удавалось.

- Он прибыл в Рим с жалобой, - продолжал Николай. – И знаете на кого?

- Нет, ваше святейшество, это нам не известно, - осторожно ответил Михаил. Он посмотрел на брата – тот был спокоен.

- Германский епископат возмущён тем, - снова заговорил итальянец, -  что два человека проводят церковные службы в Моравии на варварском языке. И эти двое – вы.

Философ посмотрел прямо в глаза Майнрада, тот отвёл взгляд.

- Мы по мере сил служим Господу нашему, - произнёс Константин. – И несём слово божье людям.

- Но ведь вам известно, - вступил в разговор немец, - что хвала Богу может воздаваться лишь на трёх языках, на которых была сделана надпись на Кресте Господнем: еврейском, греческом и латинском?!

Голос епископа оказался крикливым, с истеричными нотками в конце фраз.

- Хвала Господу, - спокойно возразил Майнраду Константин, - может воздаваться на любом наречии. Уж не хотите ли вы сказать, что запрещено обращаться к Творцу тем, кто не владеет языками, которые вы только что упомянули?

- То, что вы проповедуете – ересь! – взвизгнул епископ. Он покраснел. Было видно, как вздулась  вена на его шее.

- Разве можно назвать ересью служение Богу? – философ обращался уже не к Майнраду, а смотрел прямо в лицо папы.

Николай в задумчивости хмурил брови.

- Вот из-за таких, как вы, – продолжал бесноваться баварец, - и происходят бунты! Ваши речи провоцируют беспорядки, а идеи приводят к расколу в церкви!

- О каком расколе идёт речь? – философ посмотрел на покрасневшего священника.

- Немецкий епископат считает, - снова взял слово папа, - что это из-за вас моравский князь Ростислав изгнал германских священников со своей земли, что спровоцировало войну между двумя странами.

- Действительно, мы прибыли в Велеград, столицу Моравии,  по приглашению Ростислава, - после короткой паузы произнёс Константин, - и вели богослужение на славянском наречии. Но это была не наша прихоть, а воля народа, пожелавшего слушать законы божьи на своём родном языке.

Философ сунул руку за пазуху и извлёк оттуда Евангелие.

- Разве может это, - продемонстрировал он книгу присутствующим, - служить поводом для распрей? Разве слово божье, произнесённое на другом языке, является ересью? Кто это выдумал? Не германское ли духовенство, изо всех сил ратующее за всеобщее равенство и процветание?

Наступила пауза. В тишине слышалось хриплое дыхание возмущённого епископа. Он молча смотрел на философа и готов был испепелить того взглядом.

- На самом деле всё очень просто, - продолжал византиец. – Чем больше святых книг мы переводим на разные языки, тем больше людей становятся ближе к Богу. Вот и всё.

- Но ведь война… - начал было Майнрад.

- Войну развязал немецкий король Людовик, - перебил священника Константин. – Он привык считать Моравию своей вотчиной, а Ростислава – вассалом. И ему пришлось не по нраву, что его перестали считать хозяином. Немецкие епископы покинули страну, а Людовик двинул туда войска. Причиной всему явилось тщеславие и гордыня. А наши мирные проповеди здесь ни при чём.

Николай протянул руку к Евангелию. Философ передал книгу папе. Тот осторожно провёл рукой по уродливому шраму на твёрдой обложке.

- Что это?

- Эта книга когда-то спасла мне жизнь, - ответил византиец.

Первосвященник не стал больше ни о чём спрашивать. Он одну за другой перелистывал страницы, внимательно всматриваясь в незнакомые буквы. Николай ещё раз провёл пальцами по страшной ране на бумаге и, наконец, закрыл том. Он вернул книгу философу и очень тихо, но так, чтобы слышали все присутствующие, произнёс: