Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия - [18]

– Князь Владимир Всеволодович назвал князем Ростовским своего сына Гюрги Владимировича, про то вам напоминать не надо… Ежели хотите, чтобы молодой князь сидел в Суздале, значит, надо раскошелиться.

Наставник князя не стал вести долгие речи, потребовал сразу в лоб, не давая опомниться. Не успели бояре крякнуть да затылки под шапками поскрести, как Шимонович продолжил:

– Чаю, желаете, чтобы князь Суздальским был, а не Ростовским? – глаза наставника смотрели на бояр с хитрецой. Конечно, он рисковал, что кто-то перескажет сии речи ростовским лучшим мужам, но Шимонович с ростовчанами и так не в ладу, одной обидой больше, одной меньше… – Но князю дружина нужна, без нее никак. Будет дружина в Ростове, будет и князь там. А…

И без слов было понятно, что речь идет о содержании своей дружины. Бояре переглядывались меж собой, потом несколько неуверенно стали приговаривать:

– Так-то оно так… только как же…

– Что вам дороже, спокойствие или куны? – нахмурил брови Шимонович.

– А сможет ли та дружина защитить?

– Это смотря какая дружина будет. Коли на сотню-другую денег дадите, то только от мелких воров и спасет, а коли будет крепкой, так и от булгар оборонит.

Суздальские бояре хоть и скрепя сердце, но на дружину и еще на многое денег дали. И сами суздальцы согласились на увеличение поборов: ежели на дело, а не кому в сундук, так отчего ж не заплатить. Все сошлись на одном: на толковое дело ничего не жаль, а пояса затягивать – не привыкать. Если дружина от разора оборонит, какой вон от булгар случился, так лучше ей заплатить и жить спокойно, чем возвращаться к горелым останкам своих домов.

И на строительстве каменного храма помогали, чем могли. До возведения стен, конечно, никого не допустили, но яму для основания рыли дружно, даже меж собой соревнуясь, кто больше да лучше. И после камни таскали, убирали лишнее, деревья рубили какие скажут. Нашлись среди суздальцев и те, кто не просто в помощники пошел к переяславльским мастерам, привезенным Мономахом, но учиться стал. Не все сдюжили, у кого разума не хватило, у кого терпения, но были и толковые, схватчивые.

И княжий клич поскорей поставить новое жилье взамен горелого тоже поддержали дружно. Пока все было сугробами прикрыто, еще ничего, а как снег сошел, гарь наружу вылезла, совсем тошно стало. Суздальцы бросились расширять свои владения за счет не вернувшихся после пожара соседей, да еще прирезать, сколько место позволяло.

Постепенно Суздаль расширился до самой Гремячки, а Юрий задумал и стену поставить по ее берегу, чтобы не только мыс у Каменки огородить. Рядом со «старым городом», не раз горевшим, стал расти новый – острог, куда больше прежнего.

Строительство так увлекло молодого князя, что о Ростове приходилось напоминать. Если бы не Шимонович, и вовсе там не показывался. Но умный наставник понимал, что нельзя так пренебрегать стольным градом княжества в пользу пригорода. Как ни лежит душа к Суздалю, Ростов забывать нельзя. Потому снова и снова заставлял ездить в город и даже встречаться с боярами.

Уже строился княжий двор, но пока его не было, Гюрги с Оленой все еще жили в тереме Шимоновича, вернее, каждый сам по себе, княгиня с Марьей, а князь под боком у наставника. Пришла весна, а за ней и весенние хлопоты…

Они сидели, обсуждая завтрашнюю поездку по округе, когда услышали шум, возбужденные людские голоса и птичий ор.

На дворе шум и гам, из общих выкриков особенно выделялись визгливые голоса двух баб. Гюрги испуганно оглянулся на наставника:

– Чего это?

Шимонович уже по голосу понял, кто явился, едва сумел сдержать улыбку, только кивнул:

– Видно, с чем разбираться пришли. Пойдем, князь, посмотрим.

– С чем разбираться? Кто?

– А бабы. Одна другой волосья повыдергала, вот и притащились княжий суд просить.

– Это что, я бабьи ссоры разбирать должен?

– Нет, но этих придется. Да и любопытно взглянуть. Бобриха к тебе всякую неделю ходить будет, ей неймется с кем-нибудь повоевать. Ох и баба, была бы не в юбке, хоть воеводой ставь! Пойдем, пойдем, посмотришь, каковы тут бабенки.

Во дворе шумели далеко не только бабы, толпа запрудила двор тысяцкого немалая, мужики тоже, видно, собрались поглазеть. Гюрги сначала хотел возмутиться, что пускают на княжий двор кого ни попадя, но потом вспомнил, что двор не княжий, а боярский и он здесь не хозяин. Нужно строить свой, только как это сделать, где взять мастеров, как распорядиться, откуда деньги, наконец. Вздохнул и отправился вслед за Шимоновичем разбираться с бабами. Не хозяин он пока здесь, ох, не хозяин, и как таковым стать, не ведает.

«Ладно, стану, всему свое время», – решил Гюрги.

А посмотреть действительно было на что. Впереди остальных, уперев руки в бока, стояли две бабы, являвшие полную противоположность одна другой. Одна была высокой и почти тощей, с крючковатым длинным носом, такой же длинной шеей, которую не могли закрыть никакие воротники, у нее было длинным все: руки, ноги, нос, шея и, кажется, язык тоже. Вторая – низенькая, толстенькая, переваливающаяся, как кубышка, шеи не видно вовсе, пухлые руки уперты в такие же пухлые бока, теряясь в складках то ли одежды, то ли собственного жира, курносый красный нос терялся в красных же щеках. Толстуха полыхала от возмущения, казалось, плюнь – зашипит, а тощая и шипела, разбрасывая вокруг капли яда. Низенькая едва доходила до плеча своей противнице, но готова была уничтожить ее!