Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия - [15]

– Чего это – без толку? Да я уж все про то, как хлеб растят да убирают, знаю!

– Верю, верю.

– Только вот все голову ломаю: где людишек на ростовские земли брать? Даже если полон привести, он же работать не станет, только под плетью, а чтоб хозяином землицы себя почувствовать да рачительным хозяином, того не будет. И из южных княжеств приманивать тоже не след, там своих мало.

Мономах прекрасно понимал, что чуть хитрит Шимонович, ждет, чтоб разрешил из Переяславльской земли к себе принимать. Но такому разреши, он через десяток лет и сам Переяславль пустым оставит. Схитрил и князь, не ответил, вернее, ответил, но не про то, чего ждал Шимонович.

– А чем приманивать собираешься? Тут снега дольше лежат, новые поля распахивать надо…

Боярин попался на хитрость, стал говорить о помощи, которая новым поселенцам в первые годы нужна, что нужно не брать с них мытного два-три года вовсе, напротив, помочь в складчину купить лошадь, отсеяться, а уж потом вернут сторицей.

Мономах слушал наставника своего сына и дивился: Шимонович словно повторял его собственные мысли. Хорошо бы и Гюрги такие же внушить, да пока у княжича скорее недовольство из-за своего будущего княжения. Шимонович на эти слова Мономаха спокойно ответил:

– Молод он еще, Владимир Всеволодович, откуда таким мыслям взяться. Ничего, повзрослеет, а мы постепенно приучим…

Князь был доволен, не ошибся он в выборе наставника для своего сына, лучше и не найти.

И еще одно великое дело (он даже сам не подозревал, как это дело в веках отзовется) сделал Владимир Мономах в Ростовской, а вернее, Суздальской земле. Заложил в небольшом селе на берегу Клязьмы новую каменную церковь Святого Спаса и повелел ставить град и насыпь вокруг него, назвав своим именем. Так был основан город Владимир Залесский, при сыне Юрия Владимировича, Андрее Боголюбском, ставший не просто большим градом, но и центром теперь уже Владимиро-Суздальского княжества. Туда через полсотни лет перенесет свою столицу князь Андрей Боголюбский.

Если честно, то Гюрги не мог этого понять, к чему среди сугробов и вдали от других городов ставить новый град? Был бы на широкой реке, вон как Ярославль, тогда ясно, а так кому в сем граде садиться? Спросил у отца, тот кивнул:

– Подумал об этом. В Переяславле немало есть тех, кому уже невмоготу рядом с половцами жить, чую, вот-вот с места поднимутся и куда-нибудь утекут. Да многие уходят… А куда? Садятся недалече в черниговских землях. Святославичам пополнение, а нам – разор. От меня все одно уйдут, трудно рядом со степняками, так пусть лучше к тебе придут. Буду сюда переселять, помогу перебраться, а как придут, вы уж тут помогите. Вот будет и вам народец. Иного пути не вижу, полона вам не взять, да и полоняники – плохие насельцы, лучше своих, русских брать. Понял ли?

Гюрги кивнул:

– Понял.

– Здесь землицы отменной много, не жалей, позволяй косить да хлебушек растить. Надо еще подумать, как землю давать, чтоб она княжьей оставалась, но и в руки переселенцев надолго уходила. Если человек знает, что он на земле всего на год-другой, он так и ходить за ней станет, а вот если будет знать, что детям да внукам оставить должен, тогда другое дело.

Мономах чуть помолчал, а потом добавил:

– Но в город вам больше мастеровых присылать стану, чтобы свои ремесла были, не только ратаи. Не возить же горшки да бочки издали, своих горшечников да бондарей иметь надо. Да всех мастеровых своих. Следи, чтобы и у строителей все время ученики были, пусть помогают и учатся сразу. Ох, тяжкую ношу я на тебя, сын, взваливаю, но иначе нельзя. Руки чешутся самому здесь все поднимать, да никак, если я от Киева уйду, снова свара меж князей начнется, тогда никакие леса да болота от набегов не спасут, не уберегут. И некого мне, кроме тебя, здесь сажать. Запомни, Гюрги, за этой землей будущее, поставь новые города, охрани границы, насели людьми – и потомки тебе спасибо через много лет скажут. Земля богатая, эти богатства только взять надо умеючи и охранять тоже.

Гюрги слушал внимательно, перебивать или свое слово говорить и не мыслил сначала, и вдруг его точно прорвало:

– Я мало что знаю здесь, отче, да только мыслю, что тутошнее богатство иное, чем у Новгорода или Киева. Здесь землей брать надо, раз хлеб растет на ней отменно, так и пусть хлебушком да овсом живет княжество.

Князь даже с некоторым изумлением уставился на сына. Вот те на! Только что был мальчишкой-несмышленышем и вдруг рассуждает, точно государственный муж. Хмыкнул:

– Сам придумал или у кого услышал?

Гюрги чуть смутился:

– Что услышал да на ум взял, а до чего сам додумался. Шимонович верно говорит, меха у всех есть, у Новгорода – тоже, а хлеб не у всех хорошо растет. И если может Суздаль с Новгородом хлебом торговать, так и должно это делать.

Когда это он успел такие разговоры с Шимоновичем вести? – подивился Мономах, сердце снова кольнула легкая ревность, но князь взял себя в руки, порадовавшись, сколь толкового наставника сыну выбрал.

– Взрослеешь, Гюрги, на глазах. Вставай на ноги, сколь смогу – помогу. И навещу скоро.

Недолго пробыл в Ростове князь Владимир Мономах, все же своя земля стояла без присмотра, а там половцы рядом, скоро весна, снова ждать их нападок. Можно женить всех княжичей и князей на половецких княжнах, а дочерей выдать замуж к степнякам, но всегда найдутся ханы, не породнившиеся с русскими, да и те, кто породнился, своего не упустят. Вон у Святослава тесть, Тугоркан, еще как набегал на Киев, так что и сам голову сложил от русского меча. Кроме того, надо было успеть вернуться до ледохода и оттепели, иначе потом дороги так развезет, что не обрадуешься.