Злая ласка звездной руки - [26]

Бывшие товарищи выпили вина.

— Сам-то ты как? — спросил Софоний, тяжело разглядывая собеседника. — Картины малюешь или другим делом занялся?

— Иван Семеныч, — всплеснул руками Агафон Критский. — Да какие здесь картины? Барельефы еще, может быть… Не пишут здесь картин, больше скульптурами балуются. Вот и я пристроился… Есть там такой… Филаретом зовут. Я тебе честно скажу, редкая бездарность. Но связи! — Агафон выразительно почмокал. — Да что мы обо мне, — неискренне спохватился он. — Ты мне про мужиков расскажи. Кто где? Чем заняты? Не бедствуют?

— Не бедствуют, — сказал Софоний. — Хотя ты, Степа, и пытался нас по миру пустить… Зевс тебе судья! Только ты учти, не все такие гуманисты вроде меня. Другие могут к тебе совсем по-иному отнестись. А кое-кто при хороших постах много тебе неприятностей доставить может. Вон Федор Борисыч — он и здесь прокуратором устроился. Ходит, понимаешь, в белом плаще с алым подбоем, в Мастера и Маргариту играется… Да и Иван Акимович неплохо в местном Синедрионе пристроился. Такой стал, лишний раз через губу не плюнет… Взятки, говорят, такие берет, что в Кремле позавидовали бы! Да и Мардук, Онгора который, он здесь халдейским магом заделался, я тебе скажу, здесь тоже неплохо устроился. Оракулом работает, в авторитете у местного населения.

— А Первый наш как? — поинтересовался Агафон, торопливо прильнув к чаше с вином. Видно было, что рассказ Со-фония ему не слишком понравился. — У него все хорошо?

Софоний хмыкнул и налил себе вина.

— Вот у него как раз все и плохо, — сказал он. — В узилище наш Митрофан Николаевич. На. Пасху его взяли. Теперь суда ждет. Но я думаю, ничего хорошего ему не светит. Тут ведь колоний усиленного режима нет, тут запросто — либо на крест, либо в рабы продадут. Да что я тебе лекции читаю? Ты и сам все не хуже меня знаешь! Евангелие-то почитывал? Про тебя ведь говорили, что ты там, — Софоний сделал рукой неопределенный, но понятный обоим жест, — к баптистам заглядывал.

Агафон Критский помолчал, обдумывая услышанное. Сейчас он был совсем прежним учителем рисования бузулуцкой средней школы, только беретика на нем не было. Да, большая потеря для хозяина постоялого двора, уж такого экзотичного головного убора Кидаренок ни за что бы не упустил.

— А за что его в узилище? — осторожно поинтересовался Агафон. — Украл чего или… — он порозовел личиком, — не дай Зевс, за прелюбодеяния его?

— Голодной куме… — вздохнул Софоний. — Тут такое дело… царем Иудейским он себя объявлял… Построение Царствия Божьего в отдельно взятой Иудее проповедовал!

— Это… Он что, с ума сошел? Да за такое даже у нас, в Греции, не помилуют. Поступят, как с Прометеем, если не хуже!

Софоний вздохнул.

— У нас в Греции… Быстро ты, Степан, греком заделался! Не знаю, как у вас с Прометеем поступали, может, все это вранье чистое, мало ли греки мифов придумали! Это ведь как орла надо было выдрессировать, чтоб он каждое утро говеться прилетал! А вот Митрофану Николаичу полной чашей отмерено будет. Тем более историю вспомни и сам прикинь, кого на Голгофе распяли!

— Да ты что?! — ахнул Агафон. — Ты думаешь, что наш Николаич — это он? Ни фига себе! Может, ошибка какая? Все-таки ты его не один год знал, он у тебя, что говорится, с руки харчился. Нет, Иван Семеныч, не может этого быть! Ты сам прикинь, ну какой из него Сын Божий!

— Все мы в какой-то мере Его дети, — философски вздохнул Софоний. — Мы тут у нашего Онгоры собирались. Прокуратор и подтвердил, долго к нашему Николаичу подбирались. Говорят, Волкодрало на него обиделся. А он сейчас книжник, он в местный Синедрион двери ногой открывает.

— Дела-а, — протянул Агафон, покачивая маленькой черной головкой с выразительными жульническими глазами, и нахмурил чело. — А молодняк наш как? Эти… как их… Ромул с Кнехтом?

Софоний отщипнул от кисти виноградину.

— Ромул здесь. Его прокуратор пригрел. Да и мне, признаться, жалко салажонка. Пропадет он без нас в этом мире. Как Плиний Кнехт пропал. Пал, понимаешь, смертью храбрых при открытии Америки.

— Так её вроде ещё не открыли? — удивился Агафон. — Колумб-то ещё не скоро родится. Ты что, хочешь сказать, римляне ещё до испанцев в Новый Свет плавали?

— Мало мы ещё знаем о нашей истории, — вздохнул Софоний. — Мы о будущем теперь больше знаем. Вот ты живешь, греком прикинулся, а какой ты, на хрен, грек? На что надеешься? Думаешь, Зевс тебе с талантом и заказами пособит? Думаешь, что своего Филарета переплюнешь?

Он невольно повысил голос. Посетители харчевни опять стали поглядывать на странную парочку. А действительно, что общего могло быть у пронырливого грека и настырного перса? Противоестествен был их союз, не отвечал он требованиям времени, даже наоборот — противоречил им. Но богатым людям в рот не заглядывают, богатые люди — они сами по себе, жуешь с ними рядом и радуйся. Правда, остроносенький грек особо богатым не выглядел.

— Я тебе так скажу, — вздохнул Агафон. — На Зевса надейся, а сам не плошай. А что касается Филарета… Знаешь, Семеныч, плох тот рядовой воин, который не мечтает стать полководцем. Но Митрофана Николаича жалко!

— Сам виноват, — мрачно заметил Софоний. — Сам ведь православный, крестили его папа с мамой, мог бы предполагать, чем его проповеди закончатся!