Зита. Десять шагов до войны - [24]

Вернулись в синяках, злые на весь мир, но, что удивительно, железно сплоченные. С кубком в руках. На вокзале их встречало полшколы, миг триумфа оказался восхитительно сладок. Ну и… всё. Предложений с материка не поступило. Действительно, кому он интересен, местный турнир среди карликовых городков? Остался кубок на стенде в школе, нехилый тренерско-управленческий опыт в голове – и полтора десятка надежных ребят за спиной, объединенных общей тайной.

Команда после турнира распалась. Нет, они играли по-прежнему – но только со своими. Не пожелали ребята драться на поле неизвестно за что. Но когда известно за что… например, если заденут кого из футболистов… вот так неожиданно для себя она обзавелась маленькой личной гвардией. И неслабой поддержкой от «положенцев», которые козыряли победой в турнире по всему городу.

Еще за прошедшее время открыли интернет. Она думала – что-то меняется в стране, доступ к информации становится свободным. Ага, ха-ха три раза. Интернет открыли, да, но сделали платным, и сильно платным. Из бесплатных – только профессиональные, сильно урезанные версии для офисной работы, и ученический, который даже и не интернет, а, скорее, школьная доска объявлений. Отец, фанат танковых игр, посмотрел на цены, плюнул и отключился от городской сети. С информацией вообще творилось черт знает что. Из передач новостей понять что-либо было в принципе невозможно, Ну, понятно – развитие тенденций. Полвека назад информацию забивали и разбавляли потоками вранья, и вот продолжили тенденцию – вообще отрезали. Кому положено, тот знает, остальным ни к чему, как-то так.

Еще что-то произошло в центральных областях России, и в школе резко прибавилось детей ссыльнопоселенцев. Двое пришли и в ее класс, мальчик и девочка. Нелюдимые, грубые, они сторонились общения, и их быстро оставили в покое по ее просьбе. Ну, она-то смогла разговорить их.

– Правда, что у вас был неурожай? – спросила она.

Мальчик отвел взгляд.

– Урожай был, – неохотно ответил он. – Россия скупила дешево, а на рынке не дали продать. А потом цены на горючку подняли в десять раз и налоги.

– А по телевизору говорили, у вас голод был, – заметил кто-то.

– Не было голода, – сказал ссыльный. – Мы посевное зерно ели. Протравленное. Живот больно, а так ничего. Сестра только умерла.

Мальчик говорил не только неохотно, но и с каким-то внутренним презрением, четко отделяя себя от России. Что-то он там, в своем центре, видел такое, что навсегда оттолкнуло его от страны. А потом девочка дернула его за рукав, и он вовсе перестал отвечать на вопросы.

Из того, что она успела из него вытянуть, получалась странная картина. Неурожая не было. Было сознательное разорение хозяйств, затем их массовая скупка крупными игроками и перевод на промышленную основу. Это – очередная индустриализация сельского хозяйства, поняла она. Только проведенная с крайней жестокостью. Ну, или с крайним равнодушием, что по сути одно и то же. Дома, когда она рассказала новости отцу, тот поморщился.

– Понятно, почему презирают, – сказал он недовольно. – Как думаешь, кто там выступления давит? Мы, сибиряки, давим. Сибирские десантные бригады – самые верные, самые злые, любой приказ без размышлений. Вот и получили новых бандеровцев. Знаешь, Танька, люди никогда не простят страну, стрелявшую в них. Считай их отныне врагами. Лучше б их там всех перебили, чем вот так загонять опухолью внутрь страны. Случись война…

И отец резко замолчал, явно жалея, что сказал лишнего. Он вообще многого побаивался, ее большой и сильный отец.

Еще за эти годы окончательно разладились отношения между родителями. Точку поставил, набравшись решимости, отец. Купил жене на двадцатилетие совместной жизни золотые украшения – на это специальная карточка выдавалась! – принес, продемонстрировал – и подарил дочери.

– За все хорошее, что есть в семье, надо благодарить Таньку, – сказал он жене угрюмо. – Ее силами семья держится, твоей заслуги нет. Маленькая девочка одна всю домашнюю работу тянет. Андрея поддержала, помогла школу пройти, парень благодаря ей сможет в военное училище поступить, а был обалдуй обалдуем. Варит, стирает, убирает, посуду моет, рабочую одежду подшивает, дома чистота и порядок, и плановые отключения воды ей не помеха, как тебе. Когда только успевает учиться на десяточки, не понимаю. И любит меня с Андрюхой Танька без ума, хотя должна бы за «отродье» возненавидеть. А вот ты… я ладно, сам дурак, что тебя выбрал, но ведь и сына лень по голове погладить. Гарнитур – её по праву, не твой. Она нам – и мать, и жена, и любящая дочь. Понятно?

Она думала, Андрей возмутится, он к маме относился неплохо. Но брат только согласно кивнул, сходил в свою комнату и принес кубок за победу в городском шахматном турнире.

– Твой, – сказал он коротко. – Теперь-то я понимаю.

Мама хотела поднять крик, но после слов брата молча хлопнула дверью и ушла. Не навсегда, другого жилья у нее в городе не было, но теперь она старалась уходить на работу пораньше, а возвращаться как можно позже – или вообще не возвращаться. И с дочерью принципиально не обменивалась ни словом. Это было очень плохо, но по сравнению с прежними ежевечерними скандалами, пожалуй, даже хорошо. По крайней мере, гораздо тише и спокойней. А по сравнению с тем, что творилось в семьях ее соседей и одноклассников, они вообще, считай, жили счастливо, и им искренне завидовали. Атмосфера номерных городов не располагала к семейному благополучию. В ее классе неполные семьи – скорее норма, чем исключение, начиная с лучшего друга Богдана, к которому она сейчас шла. Как-то резко и неожиданно заболел белобрысый гений, отчего у нее в сердце поселилась невнятная тревога.