Зимопись. Книга вторая. Как я был волком - [5]

«Язык» Напраса кратко поведал собратьям результат военного совета:

— Переть в лоб — это терять людей. Деметрия настояла ждать. Перекроем все дороги и тропы, запалим в сторонке что-нибудь ненужное — чтоб выглядело деревенькой или складскими запасами, но так, чтобы крестьяне против нас не поднялись. Из башни обязательно поедут на помощь, это их обязанность. Тогда одни наши возьмут выехавших, остальные окружат башню и предъявят ультиматум. Если получится, то ворвемся с наскока. Или надавим на чувства оставшихся.

Разбойников план порадовал.

Все улеглись спать. Костры угасли, зажглись звезды. Тома ворочалась, вздыхала, кряхтела. Чувствовалось, что долго колебалась, но пересилила себя:

— Чапа… ты веришь, случись подобное с тобой, я сделала бы все и даже больше?

— Ты уже сделала, сохранив мою жизнь в школе. Как соучастницу, тебя ждал финал Глафиры.

— То не в счет, общая опасность давала силы и заставляла принимать правильные решения.

Я покачал головой:

— Мы не в детском саду, скажи прямо, что нужно.

Сказать, что она покраснела — ничего не сказать. И это несмотря на тьму — почти полную, кроме мрачных отсветов далеких костров в каждом из лагерей. Новолуние.

— Или руки помыть надо было, — трудно выпихнули ее губы, — особенно после дурацкой мази. Или переела с радости…

— Снова живот прихватило?

— Ага.

— Какие проблемы. Давай, отнесу.

— К ним я больше обращаться не хочу.

Еще бы.

— Куда идти? — спросил я, принимая Тому на руки.

— За те деревья между лагерями.

На моей шее сомкнулся мягкий живой обруч.

— Вы куда? — возник рядом рыкцарь, сменивший Епанчу. — А-а, почву удобрить. Только недолго. Я отсюда прослежу.

За деревцем мои руки как в прошлый раз начали разворачивать девушку к себе спиной.

— Стоп. — Ее губы сжались до крови, глаза зажмурились от невыносимого стыда. — Ближе к кустику. Чтобы листики достать. И… — Она набрала побольше воздуха. — К себе лицом. Потом мне понадобится свобода рук.

— Тогда… — Теперь я залился пунцом. — Штаны придется снять полностью.

Ноги-то будут меня обхватывать.

— Несомненно.

— Сможешь снять сама, на весу?

— Нет.

Я открыл рот, чтобы сказать, что…

Ничего не надо говорить. Теперь надо делать. Мужик я или как?

Рот закрылся. Легкие провентилировались глубоким вздохом, руки приступили к делу. «Глаза боятся, руки делают» — эта поговорка появилась не просто так. Окончательно подготовив пылавшую Тому к процессу, я присел на широко расставленных ногах, а она, обняв меня за лопатки, повела плечами, сбрасывая мой поддерживающий захват:

— Удержусь сама. Закрой глаза, уши и нос.

Как это сделать, если рук всего две, она не сказала, лицо конфузливо зарылось в мое плечо. Я задрал подбородок к небу.

Потом мы лежали, глядя в небо параллельными прямыми вплоть до соседних галактик. Нас ничего больше не могло смутить. И не было теперь человека ближе. Что там вякнул Сент-Экзюпери? В ответе за тех, кого приручили? Мелко плаваете, месье.

Если б мы только могли представить, что наше заботливо-ответственное единение уже завтра поможет спастись от столь страшной смерти, что даже кладбище нервно курит в сторонке…

Мы не умели смотреть в будущее. Нам хорошо в настоящем. Так и заснули, держась за руки и оставаясь душами где-то высоко, за небесами, где живут вечно и все счастливы…

А вы бы не проснулись, если в рот суют кляп? Мое тело пыталось сопротивляться еще до того, как включился мозг. Поздно. Несколько крепких рук одновременно связывали, а удар по затылку не позволил даже замычать.

Глава 3

Сознание возвращалось медленно. Очень качало. В открывшихся глазах творилось нечто запредельное: втыкались в голубой пол верхушки деревьев, потом взлетали и снова падали. Поняв, что голова безвольно болтается, я напряг шею. Лицо попыталось подняться. Получилось. Но не в ту сторону, как я рассчитывал. Деревья принялись раскачиваться в горизонтальной плоскости.

Оглядевшись, я прозрел окончательно. Не мир неправильный, это голова вниз свисает. Перекинув через плечо и придерживая за ноги, меня нес один из рыкцарей Напраса. Украл у своих, крыса. По криминальным законам такого нужно… Стоп. Какие законы могут быть у тех, кто не признает законов? У них выживает сильнейший либо хитрейший. Вокруг такого, самого безжалостного и беспринципного, собираются любители легкой наживы и территорий, если он действительно самый. Так появились все первые короли в мире. В царстве равных один беспредельщик всегда установит свои правила и заставит всех ему спинку чесать. Не говоря об остальном.

Знал ли историю мой похититель — не имею представления. Наверное, так далеко во времени назад и вперед он не думал, среди своих уже почти самый, а к схватке с другими самыми-самыми еще только готовившийся.

Тома безвольно бултыхалась на плече второго похитителя. Третий нес наше оружие, прихваченное для комплекта. Все трое выглядели как прочие рыкцари, разве что бороды погуще, мышцы покрепче, да взгляды пожестче. Суровая троица. Три сапога пара.

Носильщик вещей первым заметил мои открытые глаза.

— Гля, Борзой. Очухались. Как я и говорил, секунда в секунду. Опыт на медовуху не сменяешь.

— Хорошо ты им приложил, Коптюк, — похвалил несший меня. — Научишь?