Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой - [15]

Носильщики вынули копья из носилок и рассредоточились, остальные вместе с ними заняли оборону подковообразным построением, отрезая гостей от охраняемых объектов. Гордей, оказавшись с нами внутри ощетинившегося полукольца, выехал чуть вперед. Он явно узнал прибывших. Энтузиазма встреча не вызвала.

Положенный на землю Шурик сделал нам знак приблизиться.

— Не полируйте себе кровь через всяких-разных напрасных мыслей, — проговорил он в своей манере. — Малик знает, что делает. Вернется за всеми, куда бы нас ни занесло. На свободе есть выбор действий, в плену — нет.

Пугливо глянув на конвойную команду, которой было не до нас, я шепнул:

— Если не секрет, кто он по основной профессии?

— А я знаю? Но при желании любого уложит посреди мостовой безо всякого риска подцепить дополнительную температуру к остывающему организму. Кстати, можно встречный вопрос: почему «Чапа»?

Я непроизвольно вздохнул.

— Угораздило папу Ваню назвать сына Васей. Вот и стал для всех Василием Ивановичем Чапаевым из анекдотов. Потом Чапаем. Потом совсем укоротили. Но лучше Чапой, иначе — Муха. Все-таки Мухины мы.

— Которые всегда в пролете, — хихикнула Тома. — Чапа лучше. И если знать предысторию — героичнее.

Больше поговорить не дали.

— Приветствую, царевна Милослава. — Гордей чуточку склонил голову.

Его бойники сделали знакомый нам короткий присест, но оружие по-прежнему держали направленным в сторону прибывших.

Мы с Томой машинально переглянулись: царевна? Царских отпрысков тут как собак … пардон, волков нерезаных. И все по лесу бродят. Больше заняться нечем?

— Гордей, сколько зим! — Царевна состряпала на губах фальшивую улыбочку. — Знаком с моими мужьями?

— Не довелось, — сообщил царевич тоном «сто лет вы мне не сдались».

— Дорофей, — представила Милослава левого. Затем правого, отличавшегося от второго только шириной груди и цветом лошади: — Порфирий.

— Очень, — кивнул Гордей, проглотив полагавшееся «приятно».

— Жаль, что ты пристроен, — не слишком правдоподобно пожалела Милослава.

— Староват я для тебя, соседка. Найдешь порезвее.

— Кто бы говорил, — не сдавалась та.

Возможно, так протекали местные «чо как», то есть, «как дела, как погода» — обязательный набор слов встретившихся соседей перед тем, как разъехаться.

Странно, но Дорофей с Порфирием, представленные как мужья, равнодушно отмалчивались. Отстраненные взоры, не чувствовавшие реальной опасности, спокойно и задумчиво гуляли по сторонам. Порфирий статью превосходил более хилого — исключительно по сравнению с ним — Дорофея. Дорофей мстил чеканной красотой лица, выразительностью глаз и недоспрятанной ухмылочкой, за которой скрывался хитрый ум. Насчет ума лишь предположение, а хитрость присутствовала однозначно. Или зловредность. Не люблю таких. Потому что иногда сам таким бываю. Или не иногда.

Милослава пустила коня мелким шагом вперед:

— Разве не ты обратил в посмешище оборону Мефодии, когда разметал ее защитников, которые долгие годы считались эталоном, символом непобедимости и недостижимой вершиной? Или не ты, защищая вотчину, разнес в пух и прах их контратаку? Кто, как не ты, спас тогда цариссу?

Напоминание царевичу польстило. Когда царевна приблизилась вплотную, он обронил, нарываясь на новый комплимент:

— Противник был старше, а возраст, как я уже сказал, не последнее дело.

— Еще и скромен до безобразия. Гордей, ты мне определенно нравишься. Был бы свободен… Впрочем, кто знает? Царисса стара, слаба, болезненна, не сегодня завтра…

— Не говори так. Четвертая заповедь. Она женщина и мать, а еще она царисса. В отношении вашей цариссы ты мне таких слов не простишь.

— Так не прощай. Вот я. Ну?

Гордей потупился.

— Ты знаешь, я не могу ударить женщину, если моей семье не угрожает опасность.

— Думаешь, не угрожает? — от царевны пахнуло холодом.

Еще секунда, и…

— Не посмеешь. — Царевич знал закон. Закон на его стороне. Он положился на закон, и закон восторжествовал.

Рука на эфесе царевны немного расслабилась.

— Как член тайного к… — Гордей стрельнул в нас убийственным взглядом и снизил голос, — ты давала определенную клятву, в том числе — карать отступников этой клятвы.

В сузившихся зрачках царевны полыхнули молнии, а мышцы кисти вновь натянулись в опасные струны.

— Откуда знаешь про… — она осеклась. — А-а, Евпраксия. Но ты не она.

— Тогда вспомни последнюю заповедь.

— Определяешь себя как имущество? — Милослава хмыкнула и еще чуточку прибавила яда в глазах.

— Я муж, — гордо сказал Гордей. — А они, — последовал кивок на свиту, включавшую нас, — имущество.

— Тогда вызови на поединок.

Царевич справился бы с царевной без труда, но с необъяснимым упорством увиливал от драки.

— Поединки запрещены.

— Законник хренов, — в сердцах выдохнула Милослава.

Сценка напоминала гаишника, что не может докопаться до остановленного водителя: и пристегнут, и документы в порядке, и выдох трезвый, и даже огнетушитель с непросроченным сроком годности.

Гордей сменил тему.

— Каким ветром в наши края?

— Решили размяться немного. Прогуляться, поохотиться.

— Далековато забрались. Цариссу Западного леса и Святого причала такое известие вряд ли обрадует.

— Не пугай, — снова окрысилась Милослава. — Охота не знает границ.