Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой - [12]

— Клавдия — хорошая войница, — проговорил царевич, вышагивая по полянке.

Окованные металлом ноги совершали пять шагов в одну сторону, там замирали, потом Гордей медленно разворачивался и столь же не торопясь шел в обратную. После четырех томительных циклов, когда общие нервы уже потрескивали от напряжения, последовало продолжение:

— Клавдия — завидная партия. Ее внимание нужно заслужить. В мужья — вообще дорогого стоит. Вы сделали не тот выбор. Назовитесь.

— Ива, — сообщила девушка. — И Хлыст.

Оба несчастных не смели поднять глаз, отвечали, буровя взглядом сандалии, достойные скорее помойки, чем живых людей. Впрочем, говорила пока только девушка.

— Закон надо исполнять. — Указательный палец царевича выбрал двоих солдат. — Вы, на счет три. Один, два…

— Стойте! — завопила Тома.

По ее щекам текло.

К сожалению, добавить ей было нечего — сила и местный закон на чужой стороне.

— Почему? — едко отозвался царевич.

Здесь он в своем праве. Ему осталось лишь посмеяться над нашими потугами на милосердие и справедливость, как мы их понимали.

— Неужели проблему нельзя решить по-другому? — решил и я попытать счастья. — Хорошие работники не нужны?

— Закон. Напомню: одни по твоей просьбе еще живы. Других не будет.

— Тогда мы отказываемся от вашего гостеприимства. Приятно было познакомиться, до свидания. Мы уходим.

Я взял Тому за руку. Мы вполне серьезно пошагали себе в неизвестность. Лес — большой, редкий, чего не идти докуда дойдем…

— Стойте! — раздалось вслед.

Трюк сработал. Мы остановились.

Чем обрадуют?

— При согласии оставить этих преступников в живых, — сказал Гордей, — вы со своей стороны поклянетесь спокойно проследовать в башню без новых заскоков?

Да чем угодно!

— Клянусь!

— Пусть она тоже скажет, — показал он на Тому.

— Клянусь! — заверила девушка.

— Хорошо, — расплылся царевич в улыбке и воздел руки. — Во исполнение своей части договора я оставляю Иву и Хлыста в живых. Пусть чистоту моих помыслов видит Алла-сокрушительница, справедливая и суровая, да простит Она нас и примет. Клятвы царевича достаточно?

В конце возвышенное обращение по вертикали сменилось на окружавшую его в нашем лице горизонталь.

— Да.

— Отлично. — Гордей повернулся к бойникам. — Связать и оставить. Поторопитесь, мы спешим.

— Они не проживут и суток, — неожиданно подал голос один из копейщиков.

Гордей одарил его взглядом, заставившим споткнуться. Кажется, по возвращении у бойника будут проблемы.

— Царевич свое слово держит? Исполнять.

Точка поставлена. Я обреченно глянул на Малика. Тот в меру возможности развел руками, получилось, естественно, только локтями. За наши жизни он рискнул бы побороться хоть с дьяволом, но рисковать всем за чужие? Тома снова хлюпнула носом.

Бойники размотали веревку, обреченных толкнули друг к другу — как последнее утешение, ведь иных указаний не было. Связанную в последнем объятии парочку положили на траву. Каждый знал: не пройдет и дня, если не часа, как их найдут собаки. Точнее, волки, так теперь нужно говорить.

Мы понуро двинулись вперед. Не оглядываясь.

Бойники ступали неслышно, только копыта глухо стучали, вбиваясь в почву, да мы с Томой ломились сквозь зелень подобно бронетранспортерам, решившим срезать путь через торговые ряды деревенского рынка. Сто шагов… двести…

Скорбную тишину нарушил я. Криком.

— Где восьмой?!

— Стоп! — скомандовал Гордей.

Процессия замерла.

— Ты нарушил слово! — накинулся я на царевича, едва сдерживая предательские детские слезы. Ноги запутались в тапках, губы в паузах сжимались и дрожали. — Даже из милости ты не имеешь права убивать их! Хоть маленький, но у них был шанс!

— Шанса не было, — буркнул Малик, в свое время внимательно отследивший действия вязальщиков.

Взгляд царевича ошалело пробежал по отряду.

— Вы, четверо, — покрытая металлом ладонь ткнула в носильщиков Шурика, — быстро назад.

Не договорив, Гордей сам развернул коня. Мы с Томой рванули за ним, и нас никто не удерживал.

Глазам предстала картина: Гордей гарцевал вокруг окровавленного тела бойника, нанизанного на копье, вставленное в ямку. Маска-колпак валялась далеко за деревьями, бородатая голова безвольно болталась. Балахон был задран по шею, отчего почти не пострадал. Штаны в одежде павшего воина не предусматривались, их заменяла юбка вроде шотландской, только одноцветная.

Парочка исчезла. Из травы любопытными змеями торчали обрывки веревки.

— Кто это? — надменно бросил царевич подбежавшей четверке.

Один из бойников приподнял свешенную голову за волосы.

— Третьяк с Понизовки.

— Молодец, казенное имущество не испортил, семью не потревожу. Снимите.

Бойники поняли его правильно. Не как я. Их усилиями один из мешков принял в себя чуть окровавленную вещь — бережно стянутую и заботливо свернутую; лишь после этого было выдернуто древко с обтекающим наконечником. Оставшееся тряпье тоже не забыли.

— Не понимаю. — Тома схватила Гордея за стремя. — Что произошло?

— Освободил, стервец. Вернуться после такого не мог, бросился на копье.

— Какое самопожертвование… — Томины глаза застило влагой. — А мы…

Бойник, вытиравший копье, небрежно бросил:

— Это Ивкин батька. Я тоже с Понизовки. У них единственная дочка была.