Зимняя война - [51]

Выпускающий (на лидере - комбат, а на других машинах - командиры рот или взводов) высунулся из носовой турели по пояс и поднял вверх флажок.

И махнул им, отрепетовав сигнал штурмана.

Вперед! За Сталина!! За ВКП(б)! Вашу мать!

А потом, когда самолет покинули все, кому это было положено, выкинулся сам. Туда же. В ночную тьму. На вражескую землю. Которой пришло время перестать ей быть. В смысле, перестать быть вражеской. И стать советской! Насовсем…

Командир первого парашютно-десантного батальона двести первой отдельной воздушно-десантной бригады имени С.М.Кирова капитан Старчак был мастером парашютного спорта и имел на своем счету более восьмисот прыжков. Разной сложности. Вплоть до невозможной. В том числе, методом срыва с предельно малых (менее ста метров!) высот. Выполнял затяжные прыжки. Прыгал из самолета, выполняющего фигуры высшего пилотажа. На вираже, во время штопора, при выполнении бочки.

До того как перевестись в авиацию Иван Старчак был пограничником. Командовал взводом конной разведки на Дальнем Востоке. А после окончания Второй школы военных лётчиков и летнабов в Оренбурге и Курсов усовершенствования командного состава по классу штурманов тяжелой бомбардировочной авиации служил в ОКДВА. Был начальником парашютно-десантной службы бомбардировочной эскадрильи. И раз и навсегда пристрастился к прыжкам с парашютом.

В тридцать шестом году, когда в составе ВВС началось формирование отдельных авиационных бригад особого назначения, старший лейтенант Старчак был переведен в отдельную авиабригаду ОСНАЗ имени С.М.Кирова Ленинградского военного округа и назначен командиром парашютно-десантной роты.

А теперь командует батальоном. Той же бригады. Сменившей наименование, но по-прежнему оставшейся бригадой особого назначения. По боевому духу. И выучке…

Эта война для Ивана Старчака была не первой.

В годы Гражданской он сражался с белоказачьими бандами Колчака и Семенова. А после ее окончания, еще десять лет отбивал вылазки этого отребья из-за границы…

Задача у батальона была проста. Захватить мосты через реку Вуоксен-вирта у станции Кивиниеми (железнодорожный и автомобильный). И удерживать их до подхода тридцать пятой легкотанковой бригады и двадцать четвертой Самаро-Ульяновской Железной Краснознаменной стрелковой дивизии.

Мосты Старчак взял. Под утро. После пятнадцатикилометрового марш-броска по бурелому, болотам и снежной целине. И немного по хорошей дороге. Для разнообразия.

Огромная деревня (сотня домов на одной только северной стороне, в том числе более десятка двухэтажных каменных зданий - сельская управа, полицейское отделение, два банка, почта, гостиница, больница, школа, конторы и магазины) будто вымерла. Даже собаки не лаяли.

Все гражданское население из Кивиниеми (как и из остальных населенных пунктов в районе линии Маннергейма) было эвакуировано. Еще в начале октября.

На берегу протоки, у мостов, белофинны построили три долговременных железобетонных и до десяти деревоземляных огневых точек фронтального огня. Которые тоже были пусты. Поскольку ничего не подозревающий гарнизон (рота егерей, зенитная батарея и отряд шюцкора) изволил почивать. В теплых кроватках. В своих казармах. То бишь, в опустевших административных зданиях, превращенных в таковые. А караульная служба (по случаю мирного времени и отдаленности от границы, а, самое главное, из-за недостаточного опыта недавно мобилизованных запасников) была оставлена безобразно. За что финны и поплатились. Жестоко. Как оно и положено.

Осмотревшись в деревне, десантники незаметно подобрались и сняли немногочисленных часовых. Втихую. Ножами. Затем также бесшумно вырезали охрану на другом берегу. А потом забросали гранатами дома с мирно спящим гарнизоном.

Уцелевших добили. Быстро и безжалостно. Потому что приказа брать пленных не было. А даже наоборот. Поскольку охранять их было недосуг.

Добивали ножами. Чтобы не тратить патроны. Которые еще понадобятся.

Впрочем, одного из офицеров разведчики в живых все-таки оставили. И отвели к комбату. Судя по двум узким полоскам из серебряного галуна на обшлаге и нарукавной нашивке (буква «S» на щите) - это был ротный начальник шюцкора. И мог пригодиться.

Капитан вызвал к себе начштаба, старшего лейтенанта Гаврилова, который говорил по-фински, и приказал допросить пленного. Однако шюцкоровец оказался неразговорчивым. Хотя вопросы ему задавали на чистейшем финском языке.

- Пухуттэко вэняття? Микя он нимэннэ? Говорите ли вы по-русски? Как ваше имя?

Ротный посмотрел на старшего лейтенанта исподлобья. И молча отвернулся.

Комбат прищурился. На вид пленному было слегка за сорок. Сухощав, подтянут. Армейская выправка. Видимо, отставник, призванный из запаса. Военная косточка. Как минимум, фельдфебель. А может, из «бывших». Подпоручик лейб-гвардии какого-нибудь Его Императорского Величества полка.

- Мисся он дунамиитти? Монтако? - наклонился к финну начштаба. - Где заложена взрывчатка? Сколько? Мисся он? Монтако?

Шюцкоровец молчал, глядя в стенку.

- Мисся он суоэлускунта? Монтако? Отвечать, сука! - рявкнул Гаврилов. - Где дислоцируется шюцкор? Сколько? Монтако?