Зимняя песнь - [5]

– Цени, что имеешь, – пробурчала я. – У тебя есть молодость и красота, а скоро появится и муж, который сделает тебя счастливой.

– Счастливой? – Кете негодующе сверкнула глазами. – Ты вправду думаешь, что Ганс меня осчастливит? Глупый зануда Ганс, чей куцый ум так же мал, как сонная, глухая деревня, где он вырос? Верный, надежный Ганс, благодаря которому я буду прикована к гостинице с кучей забот и младенцем на руках!

Меня как громом поразило. Ганс был старинным другом нашей семьи, и, хотя в детские годы он не дружил с Кете так близко, как со мной, до этой минуты я не подозревала, что сестра не испытывает к нему любви.

– Кете, – изумленно произнесла я, – почему ты…

– Почему согласилась выйти за него? Почему ничего не говорила раньше?

Я кивнула.

– Говорила. – Ее глаза наполнились слезами. – Много раз. Но ты не слушала. Сегодня утром, когда я назвала его занудным, ты сказала, что он хороший человек. – Кете отвернулась. – Ты не слышишь меня, Лизель, потому что тебе не до этого. Ты слишком внимательно прислушиваешься к словам Йозефа.

Выбирай с умом, дева. Горло сдавило чувство вины.

– Ох, Кете, Кете, – прошептала я, – ты ведь могла отказаться.

– Да неужели? – фыркнула сестра. – Можно подумать, ты и мама позволили бы мне ответить отказом. Разве был у меня иной выбор, кроме как принять предложение?

Обвинения Кете повергли меня в шок, заставили злиться на саму себя. Я ни секунды не сомневалась, что все должно произойти именно так, что статный, привлекательный Ганс и красавица Кете предназначены друг другу судьбой.

– Выбор есть, – нерешительно сказала я. – И у тебя он намного шире, чем у меня.

– Вот как? – Кете горько усмехнулась. – Что ж, Лизель, ты свой выбор в пользу Йозефа сделала давно, так что не тебе упрекать меня в том, что я выбрала Ганса.

Оставшийся путь до рынка мы с сестрой проделали в молчании.

Подходи-покупай!

Подходи-выбирай! Налетай-покупай!

Рыночные прилавки на городской площади ломились от изобилия; продавцы во всю глотку расхваливали свой товар. Свежий хлеб! Парное молоко! Овечий сыр! Теплая шерсть, мягче не найти! Одни торговцы звонили в колокольчики, другие стрекотали деревянными трещотками, третьи выбивали нестройную дробь – тра-та-та! – на самодельных барабанах – все ради того, чтобы завлечь покупателей. Чем ближе мы подходили к рыночным рядам, тем светлее становилось лицо Кете.

Я никогда не понимала, что за радость тратить деньги просто так, для удовольствия, а вот сестра моя обожала делать покупки. Она с нежностью перебирала в пальцах разнообразные ткани – шелка, бархат и атлас, привезенные из Англии, Италии и даже Восточной Азии. Кете с восторгом утыкалась носом в пучки сушеной лаванды и розмарина и, зажмурив глаза, смаковала острый вкус горчицы на купленном сдобном кренделе. Такой вот чувственный экстаз.

Я плелась сзади, задерживаясь возле декоративных венков из сухих цветов и лент и раздумывая, не купить ли один из них сестре в качестве свадебного подарка – или извинения. Кете любила красивые вещи; нет, не любила, а скорее, упивалась ими. Я видела, как городские матроны с поджатыми губами и хмурые старики бросали на мою сестру осуждающие взгляды, как будто ее откровенное наслаждение маленькими радостями было чем-то неприличным и грязным. Особенно пристально следил за ней один мужчина – высокий, бледный, элегантный, с сумрачным взором. Посмотри он так на меня, я бы моментально вспыхнула от смущения.

Подходи-покупай!

Кучка торговцев фруктами на задних рядах зазывала покупателей высокими, чистыми голосами, перекрывавшими гомон толпы. Их серебристые мелодичные интонации дразнили слух и помимо воли притягивали внимание. Сезон свежих фруктов уже закончился, и я обратила внимание на необычайно привлекательный вид даров природы: крупные, зрелые, сочные, невероятно соблазнительные.

– О-о, Лизель, гляди, – вытянула указательный палец Кете, тут же позабыв нашу размолвку. – Персики!

Продавцы начали проворно размахивать руками, подзывая нас ближе, и крутить товар в пальцах, демонстрируя его со всех сторон. Воздух наполнился мучительно-манящим ароматом спелых плодов. Мой рот наполнился слюной, но я решительно развернулась, увлекая Кете за собой. Лишних денег у меня не было.

Около двух недель назад я отправила смычки Йозефа в ремонт, чтобы archetier – мастер по ремонту – перетянул и привел их в порядок перед прослушиванием у маэстро Антониуса. Я старательно копила, во всем себе отказывая, так как починка обходилась недешево.

Продавцы фруктов, однако, уже заметили нас и наши жадные взгляды.

– Милые барышни, подходите! – нараспев выкрикивали они. – Не стесняйтесь, душеньки! Подходи-выбирай! Налетай-покупай!

Один из них принялся выстукивать ритм на деревянных досках ящика, прочие запели: «Сливы, абрикосы, персики, черника! Ну-ка подходи-ка!»

Я непроизвольно начала подпевать – без слов, просто «м-м-м», – стремясь уловить в мелодии гармонию и контрапункт. Терции, квинты, уменьшенные септимы – я тихонько интонировала и вместе с продавцами ткала мерцающую паутину звуков – странных, завораживающих и диковатых.

Взгляды всех торговцев вдруг остановились на мне; черты их лиц начали заостряться, ухмылки – растягиваться. Волоски у меня на затылке встали дыбом, и я оборвала мелодию. Глаза-буравчики шарили по моей коже, почти физически щекоча ее, но за спиной я ощущала еще чей-то невидимый взгляд, столь же осязаемый, как если бы мою шею гладили рукой. Я обернулась.