Зимняя мантия - [37]

– Леди Джудит предпочитает задергивать занавес, – сказал солдат. – Ей вообще больше нравится жить в Нортгемптоне, у них там отдельные покои, но милорд любит Хантингдон, говорит, что здесь чувствует себя дома. – Он помолчал и более громким голосом попросил разрешения войти.

Уолтеф ответил жизнерадостным приветствием, и Симон вошел к нему за занавеску.

Уолтеф сидел за столом, наклонившись над шахматной доской. Одну руку он упер в бок, другой почесывал подбородок. Напротив сидела Джудит с несколько раздраженным выражением лица, вызванным, как подозревал Симон, его появлением.

– Симон! – Уолтеф вскочил на ноги, качнув столик и опрокинув несколько фигур. С широкой улыбкой он подошел к Симону и крепко обнял его, чуть не переломав ему все кости. – Что привело тебя в Хантингдон?

– Я привез письма от короля Вильгельма, – милорд, – ответил Симон. – Я попросил, чтобы послали именно меня.

Уолтеф так хлопнул его по плечу, что он едва удержался на ногах.

– Я рад, что ты приехал. Джудит, взгляни, кто здесь!

Она не поднялась, но скупо улыбнулась и сказала:

– Добро пожаловать! – Но в голосе ее не было теплоты Уолтефа.

Он громко рассмеялся.

– Не обращай на нее внимания. Она выигрывала, а ты все испортил – вот она и злится.

Симон вежливо извинился. Шутка мужа еще больше рассердила Джудит. Симон считал ее хорошенькой, но капризной. Когда он склонился к ее руке, то увидел, что другую руку она положила на округлившийся живот.

– Наш ребенок должен родиться ко Дню святого Катберта, – объявил Уолтеф, с гордостью глядя на жену, – Через пару месяцев, – добавил он, видя недоумение Симона, не слишком разбиравшегося в английских святых. – Миледи пожелала рожать в Нортгемптоне, куда мы и отправляемся через несколько дней. – Он говорил с улыбкой, но Симон по его голосу понял, что не он принимал это решение.

– Ты говорил о письмах, – напомнила леди Джудит с нетерпением.

– Да, миледи. – Он достал пакет и, хотя леди Джудит сидела ближе, протянул его Уолтефу в знак мужской солидарности.

Уолтеф едва заметно ухмыльнулся, сломал печать и отошел к окну, где было светлее.

– Что пишет дядя? – спросила Джудит. Ее пальцы шевелились, как будто она хотела вырвать послание из рук мужа.

Уолтеф пожал плечами.

– Он требует моего заверения поддержке его кампании против скоттов. Я должен присоединиться к нему, как только смогу. – Он протянул ей пергамент, погладил бороду и вздохнул.

– До чего же не вовремя. Я так надеялся присутствовать при рождении моего первенца.

Джудит подняла голову от пергамента и сурово взглянула на него.

– Ты должен выполнить требование дяди. Не следует сердить его. Тем более что ты ничем не сможешь помочь при родах, а будешь только стоять под дверью и мешаться под ногами. От твоего присутствия ничего не зависит.

Симон почувствовал, что обстановка накаляется.

– Ты хочешь, чтобы я пошел воевать?

– Я хочу, чтобы ты выполнил свой долг перед моим дядей, – холодно заявила она.

– А как насчет моего долга перед тобой и ребенком?

– Долг перед дядей важнее, – ответила Джудит с раздражением. – Ты же не хочешь, чтобы он захватил твои земли, если ты не выполнишь своих обязательств?

– Нет… Но я беспокоюсь о тебе…

– Тогда выполняй волю дяди. Не забывай, что он король.

– Женщины… – Уолтеф натужно рассмеялся и хлопнул Симона по плечу. – С ними никогда не знаешь, сгоришь ты или замерзнешь, но в любом случае тебе своих собственных яиц не видать.

Джудит отвернулась, но Симон успел заметить, как она сжала зубы.

Уолтеф повел Симона в общий зал.

– Пусть пыль осядет, – пробормотал он. – Иногда с миледи трудновато, но я ни одного ее волоска не хотел бы в ней изменить.

– Только свои собственные, милорд, – заметил Симон. Уолтеф провел рукой по голове и несколько смущенно улыбнулся.

– А, это все пустяки, – сказал он. – Расскажи мне, чем ты занимаешься.

И Симон рассказал ему о своих обязанностях при дворе, воинских упражнениях и успехах. Уолтеф слушал с искренним интересом и озабоченностью. Он это умел, благодаря чему пользовался большой любовью солдат и простого люда. Он был гордым, но в нем полностью отсутствовала свойственная его жене надменность.

– А нога? – спросил он.

Симон бессознательно опирался больше на правую ногу, чтобы облегчить боль.

– Болит иногда, – признался он. – Если приходится долго стоять или когда я весь день на службе. – Он бросил быстрый взгляд на Уолтефа. – Но я не жалуюсь, милорд.

– Я это знаю. Я ведь сам спросил.

– Чаще я не замечаю. – Это было и правдой, и ложью одновременно. Симон никогда не забывал о своей ноге. Он решил, что не будет ничем отличаться от остальных, но путь, который для других был прям, давался ему с трудом. Порой его переполняли горечь и обида, но он научился держать себя в руках. Чтобы сменить тему, он рассказал Уолтефу о своей встрече с людьми шерифа.

Уолтеф помрачнел.

– Шерифы моих земель для меня – как шипы в заднице. Почему король ставит на эти должности таких шакалов, выше моего понимания.

Симон нахмурился. Он припомнил, как собирал кубки в зале в Руане в тот день, когда впервые приехали английские заложники, состязание на руках, в котором победил Уолтеф.