Зимняя луна - [31]

Эдуардо поглядел вокруг - в глубокую и мирную майскую ночь. Лес вставал по бокам этого невозможного круга тьмы. Луг поднимался наверх, замороженный бледным сиянием луны. Дом выше луга. Некоторые окна темны, а другие заполнены светом. Пики гор на западе, шапки снега сверкают в послеполуночном небе.

Сцена слишком полна деталями, чтобы снится или быть частью галлюцинации слабоумного старика, смысла которой нельзя понять. Он не был старым глупым маразматиком, в конце концов. Старым, да. Неумным, быть может. Но не маразматиком.

Снова обратил свое внимание на дверь - и внезапно подумал, что смотрит на нее словно бы сбоку. Он представил себе длинную трубу из эбонита, совсем не отражающего свет, ведущую прямо в ночь, немного похожую на нефтепровод. Он тянется через тундру Аляски, пробивается иногда через горы и висит в разреженном воздухе, когда по пути пересекает различные низменности. Достигает этого уголка земли, где продолжается прямо и правильно, не изгибаясь, и уходит в космос: туннель к звездам.

Когда Эдуардо шагнул к одному краю тридцатифутового пятна и поглядел на него с другой стороны, то обнаружил нечто совершенно отличное - но не менее странное - от образа трубопровода в своем мозгу. Лес лежал за огромными воротами, неизменный, насколько он это мог определить. Луна светила, и деревья тянулись к ней, словно стремясь как-то ответить на ласку этого серебристого сияния, а где-то вдалеке ухала сова, вылетевшая на охоту. Дверь исчезала, если смотреть на нее сбоку. Ее толщина, если она у нее была, оказалась меньше, чем у нитки или хорошо наточенного лезвия бритвы.

Эдуардо прошел за нее.

Поглядев оттуда, под углом в сто восемьдесят градусов, прямо напротив места первоначального наблюдения, увидел дверь в виде того же самого тридцатифутового круга, загадки, лишенной каких-либо черт. В обратной перспективе эта загадка, казалось, поглощает не часть леса, а луг и дом на вершине склона за ним. Дверь была как огромная монета, толщиной с лист бумаги, поставленная на ребро.

Он прошел к другому краю: отсюда уже не мог различить даже самую узкую нить сверхъестественной черноты посреди меньшей темноты ночи. Протянул руку, но она наткнулась только на пустой воздух.

Сбоку двери просто не существовало - от этой мысли замутило.

Старик приблизил лицо к невидимому краю этой круглой чертовщины, затем изогнулся влево, поглядев на ту часть двери, которую обозначил как "переднюю". И погрузил левую руку в темноту настолько же глубоко, как и раньше.

Он удивился собственной смелости и понял, что слишком быстро поверил в то, что феномен перед ним совсем безвреден, и это после всего того, что случилось. Любопытство, этот старый убийца котов - и не так уж малого числа людей, - поймало его в свои объятия.

Не вынимая левой руки, он выгнулся вправо и поглядел на "заднюю" часть двери. Его пальцы не проходили насквозь.

Он засунул руку глубже, но она все никак не появлялась с другой стороны. Дверь была тоньше бритвенного лезвия, но, однако, он уже пропихнул в нее четырнадцать дюймов руки и предплечья.

Куда же исчезла его рука?

Вздрогнув, он вытянул ее из "загадки" и вернулся на луг, только однажды бросив взгляд на "перед" двери.

Заинтересовало, а что же случится с ним, если он шагнет внутрь обеими ногами, весь, и останется без какой-либо связи с тем миром, который он да сих пор знал. Что обнаружит за дверью? Сможет ли вернуться, если ему не понравится то, что там найдет?

Но дозы любопытства, необходимой, чтобы решиться на подобный риск, у него не нашлось. Эдуардо стоял у края, размышляя - и постепенно все явственней ощущая, что "нечто" появляется. Прежде чем он смог решить, что же делать, эта чистая эссенция темноты прорвалась, вытекла из двери - океан ночи, который одним глотком вобрал его в свое сухое, но затопляющее нутро.

* * *

Когда Эдуардо Фернандес пришел в себя, то обнаружил, что лежит животом на прошлогодней примятой траве, голова повернута вправо, а взгляд направлен на длинный луг перед домом.

Заря еще не занялась, но какое-то время явно прошло. Луна уже закатилась, и ночь была тусклой и бесцветной без ее серебристого колдовства.

Старик был глубоко, до самых изначальных своих недр потрясен, но мозг оставался незамутненным: помнил дверь.

Он перекатился на спину, сел и поглядел вокруг. Монета из черноты толщиной с бритвенное лезвие исчезла. Лес стоял там же и такой же, какой всегда.

Он дополз до того места, где находилась дверь, тупо размышляя, не обвалилась ли она и не лежит ли теперь плоско на земле, превратившись в бездонный колодец. Но она просто пропала.

Дрожащий и обессиленный, ежась от головной боли, настолько мощной, что, казалось, сквозь мозг протянули раскаленную проволоку и теперь ее подергивают, он аккуратно встал на ноги. Его качало, как пьяницу, протрезвевшего после недельного кутежа.

Доковылял до того места, куда, как помнил, положил свою видеокамеру.

Ее там не было.

Поискал вокруг, постепенно расширяя зону, начиная от того места, где камера должна была лежать, пока, наконец, не убедился, что находится уже там, где сегодня не был. Найти камеры он не смог.