Зимний дом - [132]

— Хью, ну что ты выдумал, ей-богу. Не будь таким старомодным.

Он скорчил гримасу:

— Ну… Я понимаю, что не имею права так говорить, но не могу себе представить, как я буду жить в доме Вернона.

«Тогда какого черта ты все это затеял?» — чуть не сорвалось у Майи с языка, но она вовремя опомнилась. Конечно, когда они поженятся, то будут обязаны жить вместе. Она будет завтракать с Хью и спать с ним в одной комнате.

— Нет, — еле слышно прошелестела она.

Коровы прошли, и Майя снова включила двигатель.

— Что «нет»? Ты любишь этот дом или согласна поискать что-нибудь другое?

Майя подумала о доме Вернона и удивилась, что сумела так долго прожить там. Поднимаясь по лестнице, она каждый раз вспоминала тот вечер.

— Согласна поискать. Только где, Хью?

— Наверно, где-нибудь в деревне. Я не очень люблю города. Да и детям деревня полезнее, верно?

Руки Майи стиснули руль. Она смотрела в лобовое стекло, напоминая себе, что нужно сворачивать и нажимать на педаль газа. Безумно хотелось рассмеяться, но она закусила губу и сдержалась.

— У нас с тобой будут прекрасные дети, — сказал Хью.

И тут она чуть не заплакала.

* * *

Зимой 1935/1936 года Робин сначала горевала по Фрэнсису, а потом злилась на него, жалея потерянные годы. Годы, когда она ждала Фрэнсиса и подчиняла ему всю свою жизнь. Через несколько месяцев гнев утих, сменившись чем-то вроде облегчения, — усталым пониманием того, что она наконец избавилась от привязанности, которая в конечном счете приносила ей больше горя, чем радости.

Она чувствовала себя так, словно перевернула страницу и могла начать читать следующую главу. К Робин вернулись рассудительность и целеустремленность. Она начала работать в клинике приемщицей и регистратором, попросила доктора Макензи помочь ей составить письмо с просьбой принять в один из лондонских медицинских институтов. Оставила пансион сестер Тернер, со слезами на глазах простилась с хозяйками и их волнистыми попугайчиками, пообещала приходить на спиритические сеансы и сняла комнату в Уайтчепеле. В комнате стояли газовая плита, раковина и некое сооружение, пышно именовавшееся кушеткой; ванная была общей. Две недели новая жиличка поддерживала прямо-таки стерильную чистоту, но затем махнула рукой, и вскоре в комнате воцарился привычный беспорядок. Робин украсила стены яркими плакатами, а книги поставила на полки, сделанные из досок и кирпичей. На свой день рождения она пригласила Джо и приготовила обед, следуя рецептам из старой поваренной книги Дейзи с той скрупулезностью, с какой когда-то ставила опыты на уроках химии.

— Поздравляю. — Джо помахал в воздухе букетом нарциссов, потом обвел комнату изумленным взглядом и добавил: — О боже…

— Что, правда, здорово? Клади все на буфет, а пиджак брось сверху. Замечательные цветы. Они напомнили мне о доме. Сейчас поищу вазу.

Маленький столик стоял у окна, поэтому во время обеда можно было видеть площадь. Пока Джо разливал сидр, Робин накрыла на стол.

— Поздравляю, — еще раз сказал Эллиот. Они подняли бокалы и чокнулись. — Робин, я забыл, сколько тебе стукнуло.

— Двадцать шесть. — Она посмотрела в сторону и мысленно вернулась на восемь лет назад. Вспомнила зимний дом, купание в пруду и обещание праздновать с Майей и Элен важные вехи женской жизни. С годами важность этих вех сильно уменьшилась.

— Подумать только, Джо… Если бы я не пришла на то собрание, мы бы никогда с тобой не встретились.

— И с Фрэнсисом тоже, — добавил он.

И с Фрэнсисом тоже… Она посмотрела на Джо, смутилась и уставилась в тарелку.

— Робин, что с тобой? — услышала она голос Эллиота.

— Ничего… Тебе не кажется, что у фрикаделек странный вкус? Помидоры кончились, поэтому я положила в них свеклу.

Она сделала большой глоток сидра.

Джо сказал:

— Сегодня утром я получил письмо от отца. Помнишь, как мы искали в Мюнхене тетю Клер?

Похоже, он ждал ответа. Робин кивнула — дар речи к ней еще не вернулся.

— Так вот, Клер снова написала отцу. Она писала ему много лет назад, просила дать мой адрес, но тогда отец не знал, где я живу. Сейчас он переслал ее письмо мне.

— Это чудесно, Джо, — наконец выдавила Робин. Ее голос звучал непривычно тихо.

— Я написал ей и сообщил адрес своей квартиры. Робин, она ушла в монастырь. Теперь понятно, почему я не мог ее найти.

Ее губы скривились в пародии на улыбку. Робин следила за собственной рукой, подносившей бокал к губам, а потом поднимавшей вилку. Самые простые, самые знакомые вещи внезапно стали другими. То, что она видела из окна: тротуары, мостовая, липы с набухшими почками, — тоже изменилось и предстало перед ней в другом свете. Все стало более резким и в то же время прозрачным. Комната, которую она изучила вдоль и поперек, тоже стала чужой.

Она разглядывала каждый предмет — стулья, стол, торшер — и не узнавала их.

«Если бы я не пришла на то собрание, мы бы никогда с тобой не встретились.

И с Фрэнсисом тоже».

Но про Фрэнсиса она даже не вспомнила. Когда Робин думала о том давнем вечере, она видела только хмурого Джо, опоздавшего на собрание и шедшего по проходу к занятому для него месту. Вспоминала, как Джо наклонился и подобрал сандвичи и мелочь, выпавшие из ее сумки, как они вернулись в полуподвал и ели икру и крекеры, сидя на полу.