Зимние каникулы - [4]

Случилось на беду, что Игорь Семенов оказался за соседним столиком в читальне, где она готовилась к теормеханике. Какая уж тут кинематика-динамика, вектора и напряжения сил!.. Одна была забота, чтобы Игорь оторвался от своих конспектов и учебников по передающим устройствам (Майя подглядела) и обратил внимание на нее. К слову сказать, очень многие обращают. Никогда нет недостатка в провожающих (Майя выбирает их, как на конкурсе, лучшего из лучших). И эпюру всегда найдется кто бы начертил, и пирожок в буфете взял без очереди, и по любому предмету дал расширенную консультацию. А тут – никакого результата, кроме «пары» по теормеханике.

К матанализу Майя решила готовиться дома. Но все равно мечты об Игоре волновали и мешали сосредоточиться. Три дня Майя провела в мужественном единоборстве с собой. От функций, формул, формулировок в глазах бегали звездочки, фигурами точь-в-точь напоминавшие интегралы, только с рожками, а в голове не застряло и половины требуемого материала. Надежда была, что кривая вывезет, попадется билет из другой половины и задачки не чересчур замысловатые. К тому же Коля Зеленский обещал быть неподалеку и в случае чего выручить.

Билет попался более или менее, Майя поплавала, но выбралась, а в задачках запуталась, и Коля, как ни старался, не добросил до нее спасательного круга.

Все, сказала себе Майя. Надо браться за ум. Мысли об Игоре Семенове ее оставили – не до любви, если третья двойка грозит отчислением. Да и самолюбие страдало. К тому же противно врать дома: введя произвольный коэффициент, Майя превращала свои двойки в тройки. Родичи, хотя и не приходили в восторг от столь скромных успехов, верили. Она у них не вышла пока из доверия – врать не умела и не любила. Приходилось ради спокойствия близких. Пересдаст потом тихонько, все будет шито-крыто. Но прежде требовалось успешно разделаться с электротехникой.

Если бы она еще исправно ходила на лекции!.. Если бы на лекциях слушала, записывала!.. Конспекты ее имели поистине жалкий и непотребный вид: сплошные пробелы, ошибки в схемах, невнятица. В институт поступила, выдержав конкурс четыре человека на место, и репетиторов ей не нанимали, отец поднатаскал по математике и физике, и первые сессии сдала, пусть и на тройки, а один «хвост» по химии не в счет... Вот и самоуспокоилась, что называется. Весь семестр била баклуши. Все на лекциях ей было интересней наук: чьи-то новые сапожки, водолазка, фильм в соседнем кинотеатре, кто из мальчишек к ней подсядет, кто как на нее посмотрит... Так неудачно совпадает пора ученья, когда требуется ему себя отдавать, с ожиданиями и волнениями об устройстве своей женской жизни! Когда душа требует не интегралов и дифференциалов, а песен и полетов в неограниченном пространстве светлых мечтаний...

И все-таки электротехнику она бы сдала, трояк бы точно был, если бы не попала отвечать аспиранту. Эти аспиранты хуже любого, самого злющего профессора. Как же. Оправдывают доверие. Стараются. Вот уж для них-то точно ничего нет в жизни важней, чем вытянуть из студента душу. Как он, студент, жить будет, если не усвоит весь курс до последней буквы?!

Так думала Майя, когда, выйдя из аудитории с не заполненной за третий семестр зачетной книжкой, побежала сломя голову по коридору, чтобы укрыться от сочувствующих и презирающих глаз. Некоторые безусловно сочувствовали, не так уж она плохо отвечала, а иные – гении местного масштаба и успевающие по всем дисциплинам девчонки – презирали: фифа, тупица, интересно, зачем ей понадобилась электроника! И дальше в таком духе. Не надо было подслушивать, чтобы знать, о чем говорят у нее за спиной.

Она выскочила на простылую черную лестницу и дала волю слезам.

Там некоторое время спустя ее нашла Женька Панфилова. А скоро подвалили другие ребята: Коля Зеленский, Миша Лазутин, Наташа Курочкина, отличница, и Борька Кипарисов, двоечник, не хуже самой Майи, с той разницей, что предела не преступил, ограничился двумя «хвостами», и потому был полон бодрости и веры в будущее. Всем скопом, каждый как умел, они принялись переливать в Майю свой оптимизм, надежды и веры в лучшие качества души декана Дмитрия Дмитриевича (в просторечии – Митяя), в Майину счастливую звезду и вообще в то, что мир (их молодой мир) устроен исключительно им на радость и все должно кончиться хорошо.

Она слушала, сотрясаясь от рыданий. Борька Кипарисов сунул ей в рот сигарету, она втянула горький дым, поперхнулась, закашлялась, но слезы унялись. Кто-то принес стакан с водой. Борька объявил, что просто ерунда какая-то – пить воду, сейчас он сбегает за вином, от вина Майе сразу станет веселей и она поймет, что нет смысла расстраиваться раньше времени. Наташка Курочкина на него накинулась: «Больше ничего не мог придумать? Поумнее? Если нас здесь с вином застукают, знаешь что будет?» Борька рассвирепел, у него вообще был вспыльчивый характер: «А ничего не будет! Проваливай-ка отсюда, – отнюдь не по-джентльменски предложил он, и Майя с испугом отвлеклась от своего несчастья. – Где тебе понять чужое горе?» Теперь уже расплакалась оскорбленная Наташа. Резко повернулась и ушла, хлопнув дверью. У них с Борькой была давно замеченная всеми несовместимость, ни в разведку, ни в космос их вместе посылать никак было бы нельзя, и объединить их на короткое время могла лишь случайность, вроде вот хорошего отношения к Майе. «Не тревожьтесь, девочки-мальчики, – сказал