Зимние каникулы - [76]

Случается. Случается, и даже, более того, довольно часто. История, о которой мы читаем в юмористических рассказах, которую видим на экране. Почти ставшая привычной история. Помню, довелось мне читать, как некто купался, а в дверь позвонили, звонили долго-долго. Когда посетитель наконец устал и начал спускаться по лестнице, то купающийся, подчинившись велению любопытства, весь в мыле, выскочил наружу, решив сверху поглядеть, кто же это был, а ветерок возьми да и захлопни дверь. Я сказал бы, что вряд ли найдется нынче человек, с которым нечто подобное не случалось хоть раз в жизни. И вот тогда оказывается, что комического тут ничего и нет. Будь у молодой мамы на плите пирог с вишнями, она со смехом рассказывала бы об этом вечером подружкам, и все бы весело подшучивали над нею. Когда речь идет о неосмотрительности, как мы уже говорили, то суть дела в том и заключается, произойдет ли из этого нечто или нет. («Хотя дело не только в неосмотрительности, тут ощущается привкус фатальности», — доказывал я своим сослуживцам в банке. «Брось ты, сдурел, что ли! Какой матери взбредет в голову рисковать жизнью собственного ребенка из-за какого-то там твоего привкуса фатальности!» — «Сами бросьте, — отвечал я, — мне-то лучше известно, как происходят такие штуки!») Иными словами, если бы человек в фуражке по воле случая не позвонил в дверь соседки или если бы дочка этой соседки по воле случая не собиралась рожать именно тогда, то молодую маму никто бы и не упрекнул. Или даже, будь все это так, но ветер — существо абсолютно неразумное, безответственное — не захлопнул бы дверь, то молодую маму также никто ни в чем бы не упрекнул. Наоборот, скорее упрекнули бы ее в том, что на упорные звонки к соседям она вовсе не соблаговолила откликнуться.

Но, к счастью, у молодой мамочки в кармане передника оказались ключи, она тут же отперла свою квартиру, и ничего не произошло. Разве что вечером, еще не вполне оправившись от радостного испуга, что все столь счастливо завершилось, она по секрету рассказала об этом подруге; та — своему мужу, а он на следующее утро — мне на работе.

Так обстоит дело с неосмотрительностью. А с забывчивостью, с рассеянностью совсем иначе. Знаю лишь, что теперь, каждый вечер поднимаясь по лестнице, я прислушиваюсь, не услышу ли музыку из своей холостяцкой квартиры. Прислушиваюсь со страхом, словно ожидаю услышать свой собственный голос, голос другого «я», который там, внутри, разговаривает сам с собою, голос отделившейся, неосознанной половины меня. И если по воле случая я его не слышу, то теперь уже ничуть не приписываю это себе в заслугу, но лишь воле случая. Все обстоит абсолютно просто: духов, несомненно, не существует; дверь на балкон со щетками, как полагается, крепко заперта; что же касается клавиши, то, какой бы разболтанной она ни была, нет в мире такого напряжения, которое само могло бы ее включить. Так мне отвечал пузатый электромеханик, сидящий на углу. Аусгешлоссен! Дело, следовательно, может заключаться только во мне. Весь вопрос в том, позабыл ли я выключить приемник или же, вследствие высшей степени рассеянности, забыл об этом забыть. И, будучи таким рассеянным, каков я есть, рассудил, что я его выключил, в то время как на самом деле не сделал этого, а лишь подумал об этом или же сделал это, но об этом не подумал. А может быть, и так: я его выключил, но тут же механически вновь включил, кто знает! Ибо человек еще может как-то заставить себя припомнить то, что он осмысленно и сознательно сделал, но как можно требовать от него, чтобы он знал и помнил о сделанном бессознательно? Но об этом я с уверенностью узнаю только вечером, когда буду подниматься по лестнице: с интересом я буду прислушиваться к звукам, доносящимся из моей квартиры. Если радио поет, значит, я его не выключил; и поверьте, эта мелочь, эта неизвестность, ожидающая меня в конце дня, чуть-чуть щекочет мне нервы. В холостяцкой моей жизни это для меня словно бы маленькое развлечение, то самое единственное неведомое, что украшает мое монотонное существование. Единственное неведомое, единственная тайна в жизни, нечто неизвестное и загадочное — это я сам. Часто, выходя из дому, я возвращаюсь с лестницы в сомнении: запер ли я дверь? И в большинстве случаев убеждаюсь, что, по рассеянности, я ее запер. Совершенно механически. Но дальше в квартиру я не иду, чтобы убедиться в отношении радио: этим я лишил бы себя небольшой щекочущей неизвестности, маленького приятного сюрприза, который ожидает меня в конце дня, подобно кусочку сахара на ночном столике. В то же время, если я обнаруживаю, что на самом деле запер входную дверь, то, признаюсь, это наполняет меня некоторым удовольствием. Радует, словно я над кем-то подшутил, и льстит, ибо подтверждает точность моей мысли: если наша рассеянность по воле случая оборачивается добром, то она есть достоинство, тогда мы вполне нормальны и все в порядке. Если нет — то мы похожи на эту несчастную мать.

Иногда, однако же, спрашиваю себя: рассеянность ли это или нечто иное? Не знаю, не знаю! Как бы там ни было, на практике, если от этого не происходит какой-либо катастрофы, люди склонны называть это рассеянностью! Ну конечно! Обыкновенная рассеянность! Чего ты морочишь нам голову этой ерундой? Со мной такое тоже случается, да с любым!..