Зима в Тель-Авиве - [11]
- Без обид… - смеётся Яэль и аккуратно снимает портрет со стены.
- Это Ариэль Шарон, - зачем-то сообщает Сэми.
- Я знаю, - отвечает Яэль, осторожно, на вытянутых руках уносит тяжёлый портрет к столу. Рама цельнометаллическая, сама просится в руку. Яэль легонько постукивает уголком рамы по стеклу дорогого монитора. Примериваясь…
В конце концов, это - ничуть не сложнее, чем игра в гольф… чем игра в гольф…
Полуденное
Зимнее солнце - ватно-марлевое. Хирург Небесный пинцетом приподнимает случайного прохожего и двигает его по квадратам-кварталам. Вот он на улице Базель, а вот - на Флорентине, где турки играют в шеш-беш и раскуривают кальян.
Штрих-пунктирное: тут-там /// там-тут. Люди скользят в пространстве, оставляя в кильватере тусклый зеркальный след.
Нечаянное
Она частенько ловит себя на том, что повторяет вслух обрывки внутреннего диалога (что ты там бормочешь? - кривится мама), глаголы и прилагательные, отдельные слова и целые фразы. Слова - лазутчики сновидений: каждое из них имеет вкус, цвет и запах; озвученные, выпущенные в мир, они лопаются, подобно мыльным пузырям, старятся и увядают на глазах, гибнут, придавленные грузом бытовых обстоятельств.
Дремучий лес слов. Её игра, её стыдное наслаждение.
За завтраком она сказала - вдруг, невзначай: «возьмите себя в руки, мистер Кук», а когда мама спросила, кто такой, чёрт возьми, этот Кук, Рахель пожала плечами и улыбнулась своей «лунной» улыбкой, которую мама не переваривает (совсем спятила, милая? Не делай так больше!).
Вот и теперь, Рахель смотрит на седовласого покупателя-адвоката, больше похожего на доброго телесвященника, чем на защитника слабых и угнетённых миллиардеров, которого за три минуты и тридцать три секунды знакомства успела окрестить про себя Пиджаком, и - неожиданно для себя самой - произносит: «это просто испытание верностью».
- Кем?… Что?… - переспрашивает Пиджак, роняя на пол фигурный лифчик от Мучо Крауса.
Рахель смотрит на него - строго и участливо, как на двоечника, ляпнувшего - невовремя и невпопад.
- Прошу прощения… - Пиджак вне себя от смущения.
Рахель снисходительно улыбается в ответ: пустое, проехали.
Нервы
Ран скорым шагом пересекает бульвар Бен-Гурион, останавливается у киоска, где разливают в пластиковые стаканы свежий фруктовый сок, но тут оживает мобильный: на проводе - Коби (Толстяк) Минцер.
- Здравствуй, скотина, - говорит Коби. Начало многообещающее. Ласково, с мягкими кошачьими интонациями. У Рана на мгновение останавливается сердце.
- Вообще-то я сплю, - нагло врёт он в трубку. Коби хихикает:
- Не морочь мне голову, я слышу, что ты - на улице. Может, тебе колыбельную спеть? Ты почему до сих пор не в койке? Собрался притопить на дежурстве?
- Я… - начинает Ран, но Толстяк резко обрывает его:
- Скажи мне, ты в самом деле, простигоссссподи, думаешь, что это смешно?
- Что… - успевает сказать Ран.
Коби делает короткий вдох и принимается орать в трубку, да так, что Рану приходится отодвинуть мобильник подальше от уха:
- Я тебя, героинщик хренов, из психушки вытащил! Ты почему меня так подставляешь, а?!!
- Да что случилось?!! - воет Ран. Он любит свою работу. Он любит музей. Любит тихие ночные часы - с книжкой и плейером, одинокие прогулки по залам и коридорам с фонариком. А ещё он любит японскую гравюру и всё ещё надеется дождаться следующей выставки.
- Погоди-ка… - тихонько говорит Коби. - Ты точно ничего не знаешь?
- Я НИЧЕГО НЕ ЗНАЮ! - орёт в трубку Ран.
- Хм… ну ладно. Я тебе позже перезвоню. Бывай. Извини, что… хм… гм… сам понимаешь…
- Погоди! Ты можешь хоть в раз в жизни…
Но Коби уже отключился, повесил трубку. Ран дрожащими пальцами набирает номер Коленьки:
- Тебе Коби звонил?
- Пока нет. Но - позвонит, будь уверен!
Коленька мерзко хихикает, и Ран чувствует волну иссушающей ненависти, такой горячей, что, кажется, асфальт пузырится и закипает под ногами.
Он садится на лавочку и внимательно слушает, стараясь не поддаваться эмоциям.
Этим утром один из посетителей обратил внимание администратора на запертую туалетную кабинку в южном крыле здания. Музейные кабинки запираются только изнутри. Вначале думали, что кто-то вошёл и уснул или, возможно, потерял сознание, или кое-что похуже: музейные тётеньки полчаса стучали и звали, но так и не дождались ответа, и тогда, наконец, администратор вызвал плотника. А заодно - полицейских. Во избежание. Дверь взломали, и что же они там обнаружили?
- Ччччто? - изо всех сил пытаясь сдержаться, выдавливает Ран.
Картонную табличку 15х10 см. с узеньким чёрным кантом, аккуратно приклеенную к унитазной крышке. На табличке - одно-единственное слово, кегль «Таймз нью роман», 12 пунктов - и какое?
- Какое? - корчится Ран.
- Какаю.
- Что?
- «Какаю». Такое слово. Крышка закрыта. К ней приклеена табличка. И на табличке написано, вернее - напечатано: «какаю».
- Ты что, дурак?
- Я не дурак, - с лёгким возмущением отвечает Коленька, - я - художник. Это вы, сволочи, меня в сторожа записали. А я - не сторож, понятно тебе? Я - художник-концептуалист.
- Ты покойник. Ты - убийца. Ты, мать твою, нацист. Ты хоть понимаешь, что я пережил пару минут назад?
- Ну извини, старик! Я же не нарочно. Откуда мне было знать, что Толстяк тебе врежет?
Все, наверное, в детстве так играли: бьешь ладошкой мяч, он отскакивает от земли, а ты снова бьешь, и снова, и снова, и приговариваешь речитативом: "Я знаю пять имен мальчиков: Дима — раз, Саша — два, Алеша — три, Феликс — четыре, Вова — пять!" Если собьешься, не вспомнишь вовремя нужное имя, выбываешь из игры. Впрочем, если по мячу не попадешь, тоже выбываешь. И вот вам пять имен (и фамилий), которые совершенно необходимо знать всякому читателю, кто не хочет стоять в стороне сейчас, когда игра в самом разгаре, аж дух захватывает.
Родословная героя корнями уходит в мир шаманских преданий Южной Америки и Китая, при этом внимательный читатель без труда обнаружит фамильное сходство Гриффита с Лукасом Кортасара, Крабом Шевийяра или Паломаром Кальвино. Интонация вызывает в памяти искрометные диалоги Беккета или язык безумных даосов и чань-буддистов. Само по себе обращение к жанру короткой плотной прозы, которую, если бы не мощный поэтический заряд, можно было бы назвать собранием анекдотов, указывает на знакомство автора с традицией европейского минимализма, представленной сегодня в России переводами Франсиса Понжа, Жан-Мари Сиданера и Жан-Филлипа Туссена.Перевернув страницу, читатель поворачивает заново стеклышко калейдоскопа: миры этой книги неповторимы и бесконечно разнообразны.
Новая книга Дмитрия Дейча объединяет написанное за последние десять лет. Рассказы, новеллы, притчи, сказки и эссе не исчерпывают ее жанрового разнообразия.«Зиму в Тель-Авиве» можно было бы назвать опытом лаконичного эпоса, а «Записки о пробуждении бодрствующих» — документальным путеводителем по миру сновидений. В цикл «Прелюдии и фантазии» вошли тексты, с трудом поддающиеся жанровой идентификации: объединяет их то, что все они написаны по мотивам музыкальных произведений. Авторский сборник «Игрушки» напоминает роман воспитания, переосмысленный в духе Монти Пайтон, а «Пространство Гриффита» следует традиции короткой прозы Кортасара, Шевийяра и Кальвино.Значительная часть текстов публикуется впервые.
Самая нежная и загадочная книга Дмитрия Дейча, где Чебурашка выходит из телевизора, чтобы сыграть в подкидного дурака, пластмассовые индейцы выполняют шаманские ритуалы, дедушкин нос превращается в компас, а узоры на обоях становятся картой Мироздания.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Корни цветов ума уходят глубоко — туда, где тьма настолько темна, что Свет Вышний кажется тенью. Там ожидают своего часа семена сновидений, и каждое вызревает и раскрывается в свой черед, чтобы явить в мир свою собственную букву, которая — скорее звук, чем знак. Спящий же становится чем-то вроде музыкального инструмента — трубы или скрипки. И в той же степени, в какой скрипка или труба не помнят вчерашней музыки, люди не помнят своих снов.Сны сплетаются в пространствах, недоступных людям в часы бодрствования.
15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Елена Девос – профессиональный журналист, поэт и литературовед. Героиня ее романа «Уроки русского», вдохновившись примером Фани Паскаль, подруги Людвига Витгенштейна, жившей в Кембридже в 30-х годах ХХ века, решила преподавать русский язык иностранцам. Но преподавать не нудно и скучно, а весело и с огоньком, чтобы в процессе преподавания передать саму русскую культуру и получше узнать тех, кто никогда не читал Достоевского в оригинале. Каждый ученик – это целая вселенная, целая жизнь, полная подъемов и падений. Безумно популярный сегодня формат fun education – когда люди за короткое время учатся новой профессии или просто новому знанию о чем-то – преподнесен автором как новая жизненная философия.
Православный священник решил открыть двери своего дома всем нуждающимся. Много лет там жили несчастные. Он любил их по мере сил и всем обеспечивал, старался всегда поступать по-евангельски. Цепь гонений не смогла разрушить этот дом и храм. Но оказалось, что разрушение таилось внутри дома. Матушка, внешне поддерживая супруга, скрыто и люто ненавидела его и всё, что он делал, а также всех кто жил в этом доме. Ненависть разъедала её душу, пока не произошёл взрыв.