Зима - [9]

Она взглянула через плечо на большое старое дерево.

Взглянула на объявление о продаже парка и плане строительства «роскошных квартир офисных площадей престижного торгового пространства». Роскошь. Престиж. В небе звенели колокольчики из магазина металлоизделий, товаров для дома и садового инвентаря через дорогу от лужайки, с баннером о распродаже в связи с закрытием на витринах. Дзинь. Ох-ох-ох-ох-ох.

«В рождественской музыке особенно интересна ее полная беспомощность, — она представила, будто вещает эрудированным, но не отпугивающим голосом «Радио 4» в передаче о рождественской музыке, — она просто не срабатывает в любое другое время года. Однако сейчас, в самый разгар зимы, она глубоко трогает, акцентируя внимание на одиночестве и в то же время на чувстве общности, — говорила она миллионам неслушающих радиослушателей. — Она становится голосом духа в его самом мощном проявлении и побуждает наималейшие, самые чахлые его проявления окунуться в некое изобилие. В силу самой своей природы она символизирует повторение — ритм времени, но в еще большей степени — возвращение времени в его бесконечном и утешительном цикле к этому особенному моменту года, когда, вопреки темноте и холоду, мы приходим на выручку, дарим гостеприимство и доброжелательность и раздаем их, словно капельку роскоши в этом мире, враждебном и тому и другому».

«В холодной безмолвной ночи, священной ночи» «над глубоким сном твоим без видений» «да не смутит вас ничего»[12]. София вздохнула, откинулась на сиденье. Она знала их все — все рождественские песни, — и не просто знала, а дословно, наизусть, включая мелодии. Пожалуй, для этого и нужно католическое воспитание, и директор, древний старик валлиец, который отводил их на пение (помнишь его, старая голова?), пока не пришла новая, помоложе, был добрым, что меняло дело, и в перерывах между пением останавливал класс, разводил руки в стороны, раскрывал ладони, словно актер прежних времен на сцене, и просто рассказывал им истории, вместо того чтобы чему-то учить. Он был непритязательным, прекраснодушным, от него всегда пахло какими-то лекарствами, не сказать, что неприятно, и он принадлежал для них к такой поистине стародавней эпохе, что весь класс воспринимал его самого и его истории так серьезно, словно они снизошли от самого Господа Бога.

Например, он рассказал им о прославленном художнике, который начертил углем круг на клочке холста, когда императорские послы повелели ему нарисовать самую совершенную картину в мире. «Отдайте ему это».

Какие еще истории рассказывала им эта старая голова?

Вот эту.

«Человек убил другого человека в каменистом поле. Они поссорились из-за чего-то, и один ударил другого по голове большим круглым камнем величиной с голову. От этого другой человек умер. Поэтому человек, который убил его, окинул взглядом окрестности, чтобы узнать, не видел ли кто-нибудь случившееся. Не было никого. Он пошел домой и взял лопату. Вырыл в поле большую яму и свалил туда мертвеца, а потом сбросил тяжелый камень с моста в реку. Спустился на берег реки, помылся и почистил одежду.

Но он не мог отделаться от мысли о проломленной голове мертвеца. Мысль о ней преследовала его повсюду.

Потому он пошел в церковь. Благослови меня, отче, ибо я согрешил. Боюсь, Господь не сможет простить того, что я сделал.

Священник, тоже молодой человек, заверил его, что если он исповедуется и искренне раскается, то, разумеется, будет прощен.

— Я убил человека и закопал его в поле, — сказал человек. — Я ударил его камнем, и он упал замертво. Я бросил камень, которым это сделал, в реку.

Священник кивнул за темным окошком, забранным маленькой решеткой с множеством дырочек. Он наложил на человека епитимью и произнес формулу отпущения грехов. Так что человек вышел, сел в церкви, прочитал молитвы и был прощен.

Прошли годы, десятилетия, никого больше не интересовало и не волновало, где умерший человек. Те, кого это беспокоило, умерли, а все остальные забыли о нем.

Однажды старик случайно встретил старого священника по дороге в город, узнал его и сказал:

— Отче, пожмите мне руку. Не знаю, помните ли вы меня.

Они отправились в город вместе, болтая обо всем на свете: семье, жизни, о том, что изменилось, и о том, что осталось прежним.

Затем, когда они приблизились к городу, старик сказал:

— Отче, я хочу поблагодарить вас за то, что вы помогли мне много лет назад. Я хочу поблагодарить вас за то, что никому не рассказали о том, что я сделал.

— А что вы сделали? — спросил старый священник.

— Убил камнем человека, — ответил старик, — и закопал его в поле.

Старик достал из кармана флягу и предложил старому священнику выпить. Священник выпил за здоровье старика. Они кивнули друг другу и, добравшись до рыночной площади, попрощались.

Старик пошел домой. Старый священник пошел в полицию.

Полиция пошла в поле, выкопала там кости и пришла за стариком.

Старика судили, признали виновным и повесили в тюрьме».

Раздираемые ангелочками магазины закрывались. Почти стемнело.

София поехала домой. Добравшись до дома, она отперла входную дверь. Прошла на кухню.

Села на стол.

Обхватила голову руками.