Зима королей - [4]

Шрифт
Интервал

Они, конечно, слышали новости о Сирбхолле, даже там, в холмах — в такой близости к Церкви Св. Кевина они видели много странников. Старик Финнлэйт, отец матери Мюртаха, в первую очередь спрашивал каждого проходящего мимо странника, не слышал ли он что о Сирбхолле, но потом устал от этого.

— Он такой же, как все остальные, — вынужден был признать старик, — может быть, он никогда не вернется домой.

Мюртах как раз выходил в дверь, и он обернулся, удивленный. Старик был боец в свои дни, и даже сейчас, стоя, он был выше и тяжелее, чем многие молодые мужчины.

— Он придет домой, — вынужден был ответить Мюртах, — когда мы снова спустимся вниз.

— Ха, — сказал старик, — с тех пор, как они подняли тебя и сделали вождем, они все время подталкивают и подзуживают тебя снова спуститься вниз. Я лучше останусь здесь, здесь, по крайней мере, мы можем видеть, если кто-нибудь приближается, чтобы убить нас. Куда ты идешь?

— Привести скот.

Помощник, оруженосец, телохранитель вождя клана.

Старик фыркнул.

— В долине стоит лишь заговорить о сражении, как они упустят скот к морю.

… Сирбхолл сказал:

— Молишься, брат? Мюртах огляделся вокруг себя.

— Когда погружаешься в молитву, то ничего уже не видишь.

Он начал петь, и все остальные немедленно присоединились к нему. Они пели всю дорогу до Кэтхэйра.

Когда они добрались до крепости, закат уже давно наступил. Громадный частокол проходил в долине на небольшом удалении от Тары Королей среди полей и пастбищ; он был аккуратен и в полном порядке, как все, что делал Мелсечлэйн. Стражники пропустили их через ворота, и служители суетились вокруг них, чтобы принять их лошадей и пони, принести им воду для умывания и полотенца из чистого полотна, чтобы вытереть руки. Киру слуги кланялись и оказывали величайшее почтение. Они учуяли в Мюртахе и Сирбхолле выходцев с гор и не были с ними столь же учтивы.

Темный фронтон дворца возвышался над ними. Внутри него Мюртах мог слышать громкие голоса и звяканье металла, он скрестил руки на груди, и, окруженные служителями, они прошествовали через дверь в туманный свет факелов.

Здесь на Высоком троне сидел Верховный король, а рядом с ним Мелсечлэйн, в окружении дымных факелов. Запах еды был подобен удару. Герольд выкликнул их имена в гул голосов. Над столами, идущими вниз от Высокого трона к полу, к ним повернулись грубые люди, словно свиные рыла, чтобы взглянуть, кто это явился, дабы разделить с ними пищу.

Сирбхолл рядом с ним напрягся, и Мюртах сжал его кисть, проследил взглядом, куда он смотрит, и увидел мак Махона. Судя по его одежде, он был предводителем, и он наблюдал за ними, набычив голову.

— Пошли, — сказал Мюртах, и они двинулись вперед. Он двигался быстро, оторвавшись от группы, слуг прежде, чем они могли поспеть за ним, и обратил на себя всеобщее внимание. Он прошел прямо к Высокому трону и поклонился.

Верховный король был старше даже его деда, согбенный под тяжестью лет, весь в морщинах, его длинная борода и волосы были совершенно седыми. Под редкими бледными бровями были блеклые глаза. Рядом с ним Мелсечлэйн с его седой бородой и маленьким улыбающимся ртом казался едва ли не юнцом.

— Мюртах, — сказал Верховный король, — значит, ты сын Эда.

Его голос был ниже, чем помнилось Мюртаху, тональность грубее. Мелсечлэйн мог сидеть и улыбаться сколько угодно, от этого ему не получить обратно Верховный трон.

— Господин, — сказал Мюртах, — сын Эда из клана О'Каллинэн.

Старик немного поерзал, его локоть неловко свесился.

— Это приятно — снова слышать старинные имена при моем дворе. Я знаю, это твой брат. — Он кивнул на Сирбхолла.

Мюртах оглянулся и убедился, что Сирбхолл следует за ним.

— Сирбхолл — это мой Танист, — сказал Мюртах.

— Я рад, что ты вернулся в свой клан, Убийца Датчан, — сказал Верховный король, — хотя у нас есть для тебя больше работы на побережье.

Сирбхолл сделал неопределенный жест. Уши его горели. Мюртах посмотрел на Мелсечлэйна и увидел, что король Тары не спускает с него своих темных глаз.

— Я помню скорее маленького мальчика, — сказал Мелсечлэйн, его голос был скрипучим от давних воспоминаний и свежеуслышанного, это был неискренний, слащавый голос. — А сейчас я вижу скорее маленького мужчину.

— Ах, — сказал Мюртах, — но ты не изменился.

Он слишком поздно понял, что должен был придумать какой-то ответ, который должен бы осадить Мелсечлэйна. Верховный король был занят выбором слушателей, чтобы проводить их на места. Он указал им на почетные места на правой стороне. Мак Махон сидел слева среди своих сторонников. При рассаживании Мюртах поднял взор и увидел, что Мелсечлэйн наблюдает за ним, его маленький рот улыбался, длинные пальцы перебирали бороду. Они уселись.

Их немедленно обслужили; жареная свинина, оленина, говядина, лосось и другая рыба, и вино наливали им в чаши. Кир мак Эода сидел сбоку от Верховного короля и брал кусочки с его тарелки.

Вокруг них, словно дворец поглотил их, низким гулом возобновились разговоры.

Глядя вокруг себя, Мюртах припоминал лица, замечал новые. Он посмотрел на огромный кус мяса на своей тарелке, перекрестил его и поддел своим ножом, чтобы разрезать.


Еще от автора Сесилия Холланд
Иерусалим

Захватывающее произведение о последних годах королевства крестоносцев в Иерусалиме. Действие происходит в Святой Земле в 1187 году. Роман «Иерусалим» — широкое историческое полотно, на котором воссоздана война и политические интриги, порывы страсти и религиозного фанатизма.


Драконья пучина

Пронзительная история женщины, вырванной из привычной обстановки и принужденной выживать в очень непростых обстоятельствах. И все это время она страстно тоскует по дому — лишь для того, чтобы постичь древнюю истину, гласящую, что в одну реку нельзя войти дважды. Лучше даже не пытаться, целей будешь…


Смерть Аттилы

В центре романа «Смерть Аттилы» (1972) — историческая личность, предводитель варваров, возглавивший опустошительные походы в Восточную Римскую империю, Галлию и Северную Италию.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.