Зима, когда я вырос - [18]
— Надо сесть.
— Почему?
— Потому что ты купил билет.
— А перронные билеты у тебя, малыш? — спросила тетя Фи.
— Такие маленькие, коричневые? — уточнил я.
Она с облегчением кивнула.
— Из картона? С белыми полосками?
— Да-да, именно.
— Я сунул их в задний карман.
Я пощупал свой задний карман.
— Ой-ой-ой, у этих брюк нет заднего кармана, а я и забыл… Где же они?
Тетя Фи посмотрела на меня с недоверием.
— Они у тебя в кармане куртки, — сказал папа. — Почему ты всегда стараешься всех веселить, Томас?
— Меня не так-то легко сбить с толку, — сказала тетя Фи.
— Терпеть не могу шутников, — сказал папа.
— Почему?
— Сегодня я буду ночевать в казарме.
Папа выглядел так, словно увидел призрака.
— Тебе очень не хочется?
— Вокруг меня будет уйма людей, — сказал он. — Они будут рыгать, пукать, рассказывать друг другу анекдоты. Я не смогу заснуть, знаю заранее.
— Ты или солдат, или не солдат, — сказал я. — А в казарме правда так весело?
Папа показал на сумку тети Фи.
— Что там у тебя в бутылках? — спросил он.
— Холодный чай, — сказала тетя Фи.
— Чай, — повторил папа изумленно. — Обычно отравить добрых людей чаем стараются сами англичане, это все знают. Ехать работать у англичан со своим чаем — это все равно что ехать с рисом в Индию или с черной икрой в Россию.
— Я хотела как лучше, — сказала тетя Фи.
На перроне я смотрел во все глаза. Там было не очень много народу, но со всех сторон стояли поезда; неподалеку я увидел великолепный дизельный поезд — правда, не папин, и еще красивее были паровозы, они нетерпеливо вздыхали и выпускали пар из труб.
У меня был только перронный билет.
Ни один из поездов не был моим, я останусь здесь, хотя мне тоже хотелось уехать, мне всегда хочется уехать, когда я вижу поезд, мне ужасно грустно, когда нельзя сесть в поезд, когда я должен остаться на вокзале.
Я смотрел на папу. Он не курил, чемодан он поставил рядом с собой. Я ему завидовал — ведь он сейчас уедет на поезде.
Тетя Фи открыла дверь купе, я запрыгнул внутрь.
— Вылезай, Томми, голубчик, — воскликнула тетя Фи, — ты слишком спешишь.
Она поставила сумки и чемодан в вагон. Я выпрыгнул на улицу, стал крутиться вокруг моего молчаливого папы, слегка толкнул его в бок и закричал:
— Можно я поеду с тобой? Можно?
— Да, малыш, все встанет на свои места, правда? — Он посмотрел на меня. — Я не могу оставить тебя здесь одного, это очень нехорошо с моей стороны.
— Это охренительно нехорошо с твоей стороны, — подтвердил я.
Папа кивнул. Он никогда не говорит, что я выражаюсь грубо. Это я от него и научился так выражаться.
— Всем можно сесть на поезд и уехать! — воскликнул я. — Кроме меня.
— Фи тоже нельзя, — сказал папа. — Кстати, где она?
— А вон она, в купе, она тоже хочет уехать.
Но тетя Фи уже вышла на перрон.
— Все лежит аккуратненько в багажной сетке, — сказала она папе. — Не волнуйся, Йоханнес. Я не буду его баловать.
— Он любит читать в постели, — сказал папа.
Я сглотнул. Пореветь на льду на Амстеле — это куда ни шло, а лить слезы на перроне — нет, не дождетесь.
Папа медленно вошел в купе. Закрыл дверь, поднял окно. Я подошел к нему, тетя Фи — следом за мной.
— Йоханнес, — сказала тетя Фи, — я горжусь тобой. Мужайся и делай, что от тебя зависит.
Папа был сейчас похож на Мостерда: такой у него был грустный вид.
— Я еду в страну Бетховена и Гёте, — сказал он без выражения.
Тетя Фи посмотрела на него с важным видом.
— Могу назвать еще несколько имен, — сказала она.
— Ладно, — отмахнулся папа. — Э-э-э… я бы хотел еще поговорить с Томасом. Ты меня понимаешь, Фи? Ты ведь не обидишься?
Тетя Фи ничего не сказала, но ее взгляд был красноречив. Потом она дважды крепко поцеловала папу, погладила его по седым волосам и решительно отошла от поезда. У спуска в туннель она остановилась.
— У меня будет неудовлетворительно только по физкультуре, — сказал я.
— А что это такое? — спросил папа.
— Ну, знаешь, там, лазанье по канатам, кольца…
— Тебя в школе дразнят? — спросил он.
— Никогда!
Папа неопределенно кивнул.
— Ты знаешь людей по фамилии Зван? — спросил я.
Папа смотрел поверх меня; думаю, он видел что-то там, вдали.
— А что с ними случилось? — спросил он.
— Пит Зван теперь учится у нас в классе.
Папа вздохнул.
— Поезд может в любой момент тронуться, — пробормотал он. — Стоит ли начинать этот разговор? — Он посмотрел мне в глаза. — Ты еще совсем маленький, понимаешь?.. Ты от этого расстраиваешься?
— Мне до фонаря.
— Потом я тебе все расскажу. Но что такое «потом»? Про завтра тоже можно сказать «потом», и через много-много времени тоже будет «потом», и так без конца; сейчас уже на десять секунд позже, чем только что.
Папа всегда несет чушь, поэтому я слушал вполуха.
— У тебя еще остались твои монетки?
Я совсем забыл, что сейчас я богаче обычного, и радостно кивнул.
— Купи для тети кусок мыла.
— Купи-купи… — передразнил я. — Делать мне больше нечего!
— Ты хитрец, Томас, откуда это в тебе? Я буду скучать без твоих историй.
— Дядя Фред терпеть не может мои истории, он думает, что я всё вру.
— Да ну что такое врать, — сказал папа, — кто же рассказывает, не привирая? Я однажды попробовал — выдержал всего десять минут, у меня так разболелась голова, что пришлось принять три порошка. Ты мне веришь?
