Зиккурат - [16]

Что-то заставило меня всмотреться в погасшие «глаза», провести взглядом по бронированной панели, изрезанной скрытыми выходами для смертоносных орудий. Справа фосфоресцировала прямоугольная табличка с номером С-403. Дальше из тьмы выступали контуры соседнего «Искателя», затем еще одного… Если что-то вдруг пойдет не так, они помогут. Это меня несколько успокоило.

Посетив душевую и омыв наконец уста от иноземной скверны, как сказал бы мой братец, я отправился в кают-компанию. Овальная комната оказалась пуста. Сидя в одиночестве за большим круглым столом, я извлек из призапа диск. Пальцы нервно поигрывали маленьким блестящим сокровищем. Нетерпелось послушать мнения о моих успехах и, конечно, посмотреть, как эти четыре часа провели они.

Взгляд лениво скользил по стенам кают-компании, знакомясь с новым оформлением. Программа-декоратор продолжает начатую месяц назад религиозную тематику. Инь-яни и свастики, которые я видел здесь до своего «заточения», уступили место ненавязчивым изображениям крестов и полустертым очертаниям византийских икон. Невольно вспомнился брат…

Люк открылся, впуская никогда не унывающего Суня с взъерошенными короткими волосами, влажными после душа.

– Ну и как, Вася, ты распорядился временем? – спросил он, усаживаясь напротив.

– Торговал.

– Молодец! – заметил Сунь. – Когда человек трудолюбив, то и земля не ленится. Под «землею» я имел в виду нас, бездельников.

– Надеюсь, сейчас посмотрим. – Я гордо показал диск и для верности поиграл его тусклым солнечным зайчиком у Суня по глазам. – Но про бездельников ты уж хватил через край. Я тебя еще не успел поблагодарить за мягкую посадку, произведенную с филигранной точностью – на здешней карте Земли мы сели в том же месте, с которого стартовали.

Бортинженер засмеялся.

– В самом деле? Просто случайность, Вася. Всем занималась автоматика, я лишь нажимал на кнопки.

– Да ладно! И сейчас, неужто вы ничего не сделали за четыре часа?

– За других говорить не стану, а я вот не только ничего доброго не сотворил, но и сделанное прежде уничтожил. – Хотя мой друг и продолжал улыбаться, улыбка на последних словах поблекла, утратив искренность и на мгновение превратившись в вежливую маску.

– Что ты имеешь в виду? – Я непонимающе прищурился.

– Если я скажу тебе, Вася, боюсь, ты будешь смеяться надо мной.

Продолжать дальнейшие расспросы бессмысленно. Несмотря на искреннюю улыбчивость и добродушие, бортинженер был жестким, настойчивым и последовательным, когда дело касалось того, чего ему нужно добиться. И если Сунь не желает отвечать, можно быть уверенным, что ответа я так и не получу.

Вспомнив о чем-то и перестав улыбаться, он достал из кармана найденный мною приборчик и нажал несколько кнопок.

Во мне всколыхнулся давешний интерес:

– Что это?

– Уже ничего. – Сунь приветливо изогнул брови и показал прибор. Экранчик был пуст.

В дверном проеме возникла черная туша Бонго.

– Много тебе оставалось? – поинтересовался корабельный врач, занимая место рядом с Сунем.

– 187.

– Сочувствую, – сухо обронил негр.

– Ничего. Начну по-новой.

Вошел Тези Ябубу с каменным лицом и мокрыми волосами. Молча сел рядом со мной.

– Наши новые… друзья на тебя как-то странно пялились, ты не заметил? – продолжал Бонго.

– Заметил, – кивнул китаец. – Они определенно испытывают ко мне особый интерес. Не могу понять, в чем здесь дело, и меня это беспокоит.

– Может, просмотр записи Софронова что-нибудь прояснит…

Я невольно нахмурился, глядя на них. Что-то не то происходило с друзьями. Будто оборвалась какая-то струна в душе и каждый на свой лад пытается это скрыть или исправить… А ведь подобные странности начались еще при высадке!

Течение мыслей оборвал Зеберг:

– Ну что, болтать собрались, горе-пилигримы?

Пройдя в кают-компанию, он усадил свои метр девяносто между мною и Бонго, источая аромат одеколона. И у него волосы были влажными. Все они были после душа, принять который почему-то для каждого оказалось важнее общего собрания.

Должно быть, там же сейчас и капитан – лишь его кресло пустовало.

На Мусу, пунктуального до тошноты, это было непохоже. Не будучи ни в коей мере христианином, он тем не менее любил повторять, когда кто-то опаздывал, средневековую историю о монахах, которые, отлучаясь из монастыря, пообещали игумену вернуться к определенному сроку. На обратном пути они попали в руки грабителей, которые отрубили им головы. Но монахи встали и, взяв головы в руки, пришли к означенному сроку в монастырь, где и пали замертво, тем не менее исполнив обещание. Чего-то в том же духе от нас ожидал и Муса. Но, видимо, не от себя.

– На улице дождь пошел, – мечтательно сообщил немец. – Благодать! Вот бы сейчас выйти…

Зеберг, несмотря на суровый вид и грубоватые манеры, натура романтичная. Будучи программистом и роботехником, сын щедрой саксонской земли люто ненавидел все, что связано с роботами и компьютерами. Зато увлекался поэзией. К собственному творчеству он, впрочем, относился строго и за время полета представил на наш суд не более четырех коротких стишков, по общему мнению, вполне удачных. Думаю, мусоросборник в каюте Зеберга увидел намного больше его произведений.