Зигзаг - [12]

Миновав подъезд Элисы, он поехал дальше. И тут прямо перед ним оказалось свободное место. Виктор затормозил, включил заднюю передачу.

Тогда-то все и произошло.

* * *

Спустя некоторое время он с удивлением размышлял о том, почему его мозг так по-особому реагирует на экстремальные ситуации. Первое, что привлекло его внимание, когда она внезапно появилась и постучала в окно передней дверцы, было не смертельно испуганное выражение ее белого, как кусок сыра в лунном свете, лица, и не то, как она чуть ли не запрыгнула в машину, когда он ей открыл, и не то, как она оглянулась назад с криком: «Езжай! Скорее, пожалуйста!»

Не обратил он внимание и на гудки, вызванные его резким маневром, и на фары, ослепившие его через зеркало заднего вида, и на послышавшийся сзади скрип шин, почему-то вызвавший в памяти припаркованную машину с выключенными фарами и сидящим за рулем мужчиной. Все это он пережил, но воспринял как-то спинным мозгом.

Однако разум, центр его умственной жизни, был сосредоточен только на одном.

На ее груди.

Под курткой у Элисы была футболка с низким вырезом, надетая второпях, слишком легкая для мартовской ночной сырости. Под этой футболкой роскошная круглая грудь прорисовывалась так явно, как будто на ней не было бюстгальтера. Когда Элиса склонилась к окошку перед тем, как сесть в машину, он это увидел. Даже сейчас, когда она сидела рядом с ним, от запаха кожи, доносившегося от ее куртки, и запаха ароматного геля для душа, исходившего от ее тела, он был охвачен мучительным водоворотом чувств и не мог удержаться от того, чтобы мельком взглянуть на эту нежную и упругую грудь.

Однако Виктор не считал, что его мысли порочны. Он знал: только так его мозг может снова расставить все по своим местам после колоссального потрясения оттого, что подруга и коллега запрыгнула к нему в машину, пригнулась на переднем сиденье и стала выкрикивать немыслимые команды. Бывают обстоятельства, при которых для сохранения здравого смысла человеку приходится хвататься за соломинку — он ухватился за грудь Элисы. Поправка: она послужила основой для восстановления моего спокойствия.

— За нами… за нами кто-то гонится? — промямлил он, доехав до квартала Кампо-де-лас-Насьонес.

Она сидела, повернув голову назад, и от этого ее грудь была повернута к нему и еще более резко выделялась.

— Не знаю.

— Куда теперь?

— На трассу, ведущую в Бургос.

И тут она вдруг ссутулилась, и ее плечи затряслись от всхлипываний.

Рыдания были ужасные. Из головы Виктора испарился даже образ ее груди. Он никогда не видел, чтобы кто-нибудь из взрослых так плакал. Он позабыл обо всем, даже о собственном страхе, и заговорил таким решительным голосом, что даже сам удивился:

— Элиса, пожалуйста, успокойся… Послушай: я с тобой, я всегда был с тобой… Я тебе помогу… Что бы с тобой ни случилось, я тебе помогу. Клянусь тебе.

Она вдруг взяла себя в руки, но, как ему показалось, не от его слов.

— Прости, что я тебя в это втянула, Виктор, у меня не было другого выхода. Я ужасно боюсь и от этого страха становлюсь подлой. Становлюсь сволочью.

— Нет, Элиса, я…

— Все равно, — перебила она, откидывая назад длинные волосы, — тратить время на извинения я не буду.

Только теперь он заметил у нее в руках какой-то плоский продолговатый предмет, завернутый в полиэтиленовый пакет. Это могло быть что угодно, но держала она его по-особенному: правая рука крепко сжимала один конец, а левая едва касалась другого.

После приземления в Барахасе двум мужчинам не пришлось проходить паспортный контроль или показывать какие-то документы. Они даже не воспользовались ведущим к зданию аэропорта рукавом, по которому прошли остальные пассажиры, а спустились по стоявшему рядом трапу. Внизу их ждал фургон. Сидевший за рулем молодой человек был воспитан, вежлив, улыбчив и очень хотел попрактиковаться в английском, выученном на вечерних занятиях:

— В Мадриде не так холодно, правда? В смысле, в это время года.

— Да уж, — охотно согласился старший из двух мужчин, высокий худой человек с довольно длинными снежно-белыми волосами, редеющими на макушке. — Обожаю Мадрид. Как только могу, вырываюсь сюда.

— Похоже, в Милане таки было холодно, — заметил водитель. Он хорошо знал, откуда прилетел самолет.

— Верно. Но хуже всего, что шел дождь. — И мужчина потом добавил на беглом испанском: — Приятно вернуться в прекрасный испанский климат.

Оба засмеялись. Смеха второго, более плотного мужчины водитель так и не услышал. Судя по его внешнему виду и по выражению лица, на которое водитель обратил внимание, когда они садились в фургон, он решил, что, пожалуй, лучше его и не слышать.

Если этот тип вообще умеет смеяться.

Бизнесмены, — заключил водитель. — Или бизнесмен и его телохранитель.

Фургон объехал терминал. Здесь их ждал другой человек в темном костюме, который открыл дверцу и шагнул в сторону, чтобы выпустить сидящих в машине мужчин. Фургон уехал, и водитель никогда больше их не видел.

В «мерседесе» были тонированные стекла. Когда они устроились на широких кожаных сиденьях, только что включенный мобильный старшего зазвонил.

— Гаррисон, — сказал он. — Да. Да. Погодите… Мне нужны подробности. Когда это случилось? Кто он? — Он вынул из кармана пальто гибкий экран компьютера, который был намного тоньше самой ткани пальто, разложил его на коленях, как скатерть, и нажал на сенсорную поверхность, продолжая говорить: — Да. Так. Нет, без изменений, все как раньше. Хорошо.