Жужжащие. Естественная история пчёл - [13]

Лично я радовался каждый раз, когда вылавливал представителей Apis mellifera во время «пчелиного курса». Мне было приятно видеть их в своем сачке по единственной причине: глаза их покрыты волосками. Несмотря на то что ученые расходятся во мнении относительно назначения этих волосков[34] (если оно в принципе существует), представители рода Apis являются счастливыми обладателями таковых наряду с очень немногими другими пчелами, и медоносная пчела в Северной Америке — единственный представитель этого рода. Я наловчился подмечать эти волоски с одного взгляда и без подробного осмотра выпускать их жужжащих обладателей. А это означало, что мне меньше пчел приходилось изучать в лаборатории и, что не менее важно, меньше их убивать. Как бы ни любили мелиттологи свои объекты, но горькая ирония заключается в том, что исследования пчел чаще всего начинаются с цианистого калия в виде неприятного запаха горького миндаля[35] либо слезоточивых паров этилацетата (этилового эфира уксусной кислоты). В морилках быстро накапливаются мертвые пчелы, которых нужно монтировать, накалывая на булавки, и оставить сушиться, аккуратно расправив им крылья и ноги, чтобы были видны все необходимые для точного определения признаки.

Я понимал, что необходимо смириться с этим, так как осознавал целесообразность и значимость научных коллекций, ведь подавляющее большинство популяций насекомых быстро восстанавливается, лишившись всего нескольких особей. Но нельзя сказать, что мне это было по нраву. Я всегда испытывал чувство вины даже за собранные растения, которые были мне необходимы для исследований. В прежние времена такая чувствительность могла бы сильно помешать моей карьере ученого. Чарльз Дарвин, например, привозил домой все подряд — от опунций до фиксированных в специальных консервирующих жидкостях убитых колибри, по итогам путешествия на корабле «Бигль» его коллекция насчитывала более 8000 образцов живой природы[36]. Альфред Рассел Уоллес оказался в этом плане даже более результативным[37]: после посещения Малайзии, Индонезии и Новой Гвинеи количество его «образцов естественной истории» достигло 125 000 единиц. Современные же биологи не стремятся брать количеством, их методы сбора убедительно описываются как «неинвазивные» или, еще лучше, как «сублетальные». Для идентификации чего-нибудь эдакого в лабораторию приносят ваучерный экземпляр[38] — это все еще является важным этапом исследования. Я обнаружил, что перед ловлей насекомых полезно сразу наметить конкретную добычу, как это часто делают рыбаки. Однажды после полудня, в середине нашего курса, я отправился ловить пчелу, похожую на летающую жемчужину.

Впервые эта пчела привлекла мое внимание, когда зависала над кораллово-розовым цветком кактуса, но моя попытка поймать ее оказалась неудачной — ткань сачка зацепилась за колючки. Это был бочковидный кактус с изогнутыми, острыми как кинжалы колючками, выпутаться из которых оказалось делом небыстрым. Пока я высвобождал сачок, мне удалось вновь мельком увидеть пчелу — ту же самую или другую, похожую на нее, — когда она на короткое время зависла над ближайшим цветком. Необычайно быстрая, с удлиненными узкими глазами на темной голове и конусовидным брюшком с блестящими полосами, цвет которых я не вполне смог различить. В течение последующего часа я продолжал бродить поблизости, но все мои попытки поймать эту пчелу провалились. Я ловил других насекомых, а желанная добыча все время держалась вне досягаемости. В конце концов я устроил привал в тени, бросил сачок на землю и сделал несколько жадных глотков воды из бутылки. Закидывая голову назад, я боковым зрением заметил знакомый силуэт. Это была она — та самая пчела, беспечно усевшаяся прямо на обруч моего сачка! Я захватил ее при помощи морилки и закрыл крышку, вознося благодарности судьбе за столь щедрый охотничий трофей.

Тем же вечером в лаборатории я отметил, насколько моя добыча выделяется на фоне остальных образцов, расположенных на столе. При близком рассмотрении я обнаружил, что полосы были не просто жемчужными, а светились изнутри, переливаясь всеми цветами радуги, которые менялись под лучами света. Они сверкали как опал — за счет структуры, а не пигментов. Свет, падая на поверхность опала, преломляется и рассеивается сквозь аморфную структуру из молекул кремнезема, искривляясь и разбиваясь на волны разной длины, которые наши глаза воспринимают как разные цвета. Эти цвета меняются с изменением угла зрения по отношению к волнам, именно по этой причине любой хороший ювелир крутит перед вами опал так и этак, чтобы показать его мерцание во всей красе. Удивительно, но с телом моей пчелы происходило то же самое, только свет в этом случае рассеивался не через кремнезем, а сквозь решетку полупрозрачного хитина[39], являющегося основным компонентом экзоскелета. Оттенки сменялись от фиолетового и синего до бирюзового, далее переходили в зеленый, желтый и оранжевый — да так, что невозможно было отследить границу перехода одного цвета в другой среди всего этого сияния. Даже под увеличительной лупой полосы казались неясным свечением с размытыми границами, как если бы пчела и вовсе состояла целиком из света.