Жуть-2 - [116]
Ладно.
Каждому своё.
Даты. События. Личности.
Любому из возможных миров.
Мне просто скучно. Как прерванному на полуслове рассказчику. Как незаконченной повести.
Можно я немного побуду с вами? У вас найдётся жменя минут?
Это интересно. Это бесценно. Услышанная история. И не имеет значения, о чём она. О великой любви или хлюпающем носе карапуза. О чести, отваге или безудержном смехе. В конце концов, истории — это вздох и выдох. И будем надеяться, что рассказчик позаботился о свежем дыхании.
Вы по-прежнему здесь? Это здорово.
Потому что в пустоте между альтернативами живут мелодии и баллады. Правдивые для одной реальности, но лживые для другой. Это сказки человеческой истории. Это оборванное эхо рассказов. Это голоса прошлого.
Это — я.
1–1
Меня зовут Г.К.
Я — сейчас, для вас — финский сапёрный офицер.
Это краткая история о бесшабашных российских солдатах. Нет-нет, не о глупости или безрассудстве. Потому, эти понятия впитала сама война 1914–1917 годов. Любая бойня под любыми штандартами. Растворила в себе, как пироксилин поглощает нитроглицерин.
Весна 1916 года стала свидетелем знаменитого наступления генерала Брусилова, за которое он будет награждён оружием с бриллиантами (альтернатива от Николая II — рекомендованный к награде орден Святого Георгия 2-ой степени император отклонил). В расширении прорыва к городу Бучач участвовал и наш 22-й армейский корпус. Река Стрыпе осталась позади, австрийцы укрепили свои зимние позиции и бились до последнего. Нам бы не помешали орудия покрупнее трёхдюймовых пушек, но тяжёлая артиллерия скопилась на главном секторе прорыва. Снарядам наших «малышей», вгрызающихся в проволочные заграждения противника, помогали сапёры. Проходы проделывались при помощи «удлинённых зарядов» — узких длинных досок с поперечно уложенными цилиндрическими шашками. Шашки — не что иное, как гремучий студень, обёрнутая в пергаментную бумагу желтоватая студёнистая масса. Гремучий студень не так опасен в обращении, как динамит. Пуля или случайный удар — не приведут к взрыву. Как и огонь — он лишь воспламенит желеобразную взрывчатку.
«Удлинённые заряды» подрывались капсюлем-детонатором на основе гремучей ртути. Цепочка проста: воспламенитель — замедлитель — детонатор. Воспламенитель — трубка с тёрочным составом, в который запрессована прочная шероховатая нить. Трение при резком выдёргивании нити воспламеняло состав, который поджигал замедлитель. На другом конце замедлителя находился капсюль-детонатор. Дёргай, беги, падай, жди…
И вот мы заняли очередные немецкие окопы, а меня хочет видеть командир одного из наших Финляндских стрелковых полков. Как всегда срочно. Война — мачеха срочных решений, опустошающих последствий и медленного пробуждения.
Командир высок, жилист и зол.
— Проклятый «динамит»! — выплёвывает он и с жаром говорит о раненых, каждодневно пополняющих лазарет полка. Виновник именно он — проклятый «динамит». Гремучий студень. Или — безалаберность сапёров?
Мне было поручено расследование, и довольно скоро я установил причину ранений.
Не все пятиаршинные доски с взрывчаткой, подпихнутые под заграждения австрийцев, превращались в огненные шары — коррективы вносили пули противника. Смертельные аргументы не в пользу сапёров. Неиспользованные заряды собирались после взятия позиций, когда сырые окопы даровали временное убежище, жестокую усмешку мимолётного затишья.
«Большие» открытия подвластны и простым солдатам. Стрелки, в руки которых попали шашки гремучего студня, быстро выяснили: спичка плюс шашка дают на выходе жаркое пламя, способное разжечь даже сырую древесину, а уж воду в котелке кипятят на раз-два-три. И дождь не помеха! Температура такая — что сваришь чай на дне реки. А горячий чай солдат ценит высоко, как грустную песню после боя.
Треск поленьев, тесное скопление котелков, шелест голосов, «щёлканье» патронов (молодые солдаты порой бросали в огонь обоймы, коими после боя было усеяно всё вокруг). Обычный костёр не сулил никаких неприятностей, но огнище с шашкой-другой внутри…
Случилось следующее: взрывающиеся патроны играли роль детонатора и подрывали гремучий студень. Котелки, кипяток, патроны и горящие головешки — всё взлетало в воздух, превращаясь в агрессивных слепых хищников. Итог таких чаепитий: ранения и ожоги.
Чай на проклятом командиром «динамите»…
До такого мог додуматься только русский солдат!
1–2
Томас Эдвард Лоуренс по прозвищу Аравийский. Британский офицер разведки.
Это тоже я.
С историей подрыва поезда в Хиджазе.
Разрешите?
1917 год. Хусейн — командир нерегулярной армии арабов. А я, значит, к нему приставлен. Нянька, соглядатай, брат и друг. Когда ведёшь партизанскую войну на чужой земле, лучше иметь братьев и друзей среди людей, с которыми делишь пищу. А юго-западная Азия более чем чужая, если ты родился в валлийской деревушке, уж поверьте. Это мёртвый остров, две огромные пустыни Нефуд и Руб аль-Хали, и ты между ними, всегда между их жаркими песками.
Турецкие «железки» — вот что было нашей основной целью. Моей и Хусейна. В этот раз мы имели дело с электрическим минированием. Впервые. Новшества войны всегда вызывают скептический взгляд, и поэтому мост над лощиной виделся оптимальной точкой вмешательства. Обрушиваешь пролёты, и уже не важно, удалось взорвать паровоз или нет. Вагоны за локомотивом ждёт пустота разрушенной арки.
